.
и отвратительно, что меня тошнило, и я зажмурилась, чтоб не видеть в этот момент его лицо. Не хочу слышать… Он не может всего этого мне говорить.
– А я не хочу так. Мне надоело. Я драть хочу, до воплей, до синяков, по самые гланды в рот забивать, трахать в каждую дырку сильно и жестко. До боли. Чтоб не повизгивала, а орала в голос. До хрипоты. Мне так нравится, поняла? Нравится, мать твою! Можешь мне это дать? Свою боль и крики можешь? – смотрит мне в глаза, чуть пошатываясь. – Не можешь… ты лебедь… тебя так нельзя. Но пиз**ц, как хочется! До ломоты в костях хочется…. до… безумия… хочется…
Ярость резко сменяется несчастным выражением лица, поволокой в глазах и скорбными складками у рта. Гладит мою голову, нежно проводит по щеке, по ключице. Хочется сбросить его руку, но я не могу. Меня парализовало. Я хочу только одного: бежать от него как можно дальше.
– Ты хрупкая… сломаю и…. и дышать не смогу. Понимаешь? Я сдохну… это больно… так дохнуть… – тыкается лбом в мой лоб. – Хрустальная лебедь, каждое перышко… ласкать, целовать… преклоняться.
И резко отталкивает к стене так, что чуть не упала. Смотрит исподлобья, качается, а мне хочется заорать от боли и обиды.
– А я еб***ся хочу! Поняла? Грязно, пошло совокупляться. Когда мне надо будет поиграться в нежность, я приду к тебе. А теперь пошла вон! И… и пусть мне принесут виски! Сейчас, б***дь!
Выскочила за дверь, тяжело дыша, чувствуя, как слезы текут из глаз ручьями, застилая видимость, заставляя саму шататься, натыкаться на стены, на перила, пока не заскочила к себе и не рухнула на пол, содрогаясь от рыданий. Не получится у меня не быть жертвой… он не даст. Никогда. Растопчет, раскрошит и сапогами по этим крошкам пройдется. Нет… я все же его ненавижу. Сильно, отчаянно ненавижу.
А перед глазами он, голый, совокупляется с женщиной без лица с длинными волосами. Она орет, крутит головой, а он дико и яростно ее имеет, рычит, воет, мнет ее грудь до синяков и закатывает глаза от наслаждения.
Зарыдала в голос, хватаясь за свои волосы, сгибаясь пополам. Никогда не думала, что мысли о другой женщине с Ханом принесут мне такие адские страдания. Кто-то склонился надо мной, тронул мои волосы.
– Зверь не умеет любить по-человечески. Зверь любит больно, до крови. Так, что хрустят кости и рвется на части истерзанное сердце.
– Не любит…., – захлебываясь слезами, – не любит он…. другая есть. Другааая женщина. С ней был…
Подняла голову и посмотрела на Зимбагу, почти не видя ее, не видя ничего перед собой.
– Жаль, что меня не нашли и не закопали живьем…. жаль. Я сбегу… пусть найдет и закопает.
– Дура! – она ударила меня по щеке, и я, всхлипывая, перестала рыдать, глядя на нее и чувствуя, как саднит в груди и хочется умереть прямо сейчас. – Ты думала, будет легко поймать самого злого хищника и набросить на него ошейник? Всего лишь почесать за ушком, и он твой? Хочешь быть женщиной хищника, будь готова носить шрамы от его когтей и клыков. А не можешь – беги. Пусть тебя загонят, как овцу, и прирежут. Закопать – много чести.
Я стояла