Жена Хана. Ульяна Павловна Соболева
моему телу прошла дрожь, и я с трудом поднялась на дрожащие ноги, оглядываясь и с замиранием сердца глядя на слои земли, окружающие меня со всех сторон. Даже не знаю, что страшнее – лежать в гробу или вот так видеть черноту и грязь, под которой ты задохнешься.
– Я закапываю – ты рассказываешь. Если я поверю – я остановлюсь, а если нет, то покойся с миром, Ангаахай.
– Что рассказывать? – в отчаянии спросила я.
– Расскажи мне обо всем. О себе, о том, за что любишь такого психопата, как я, почему сбежала, с кем, какого хера вернулась. Просто говори. Давай. Время пошло.
Он стал сверху вместе с лопатой и бросил первую порцию земли мне под ноги. Вот и настал конец всему, и это не плохо. Это просто очередной конец, и, возможно, теперь я стану свободной, я обрету покой, я воссоединюсь с людьми, которые меня любят.
Я посмотрела на комья, упавшие на мои голые пальцы, и начала говорить. Не с ним. Нет. Я говорила с мамой Светой. Говорила так, как если бы она была передо мной, и я могла бы рассказать ей обо всем, что случилось. Первое время я все еще чувствовала, как земля падает мне в ноги, видела, как заполняется яма, а потом это перестало иметь значение. Я рассказывала ей обо всем. День за днем в его доме, минута за минутой. Рассказывала о ненависти, о боли, об ужасе. Об Эрдэнэ, о слугах, о своих кошмарах и о том, как мечтала сбежать и даже желала ему смерти. Пусть меня за это похоронят живьем, пусть закопает меня здесь, но я не солгу. Пусть это станет моей последней исповедью.
– Не знаю, в какой момент все изменилось. Его взгляд стал другим. Я начала чувствовать, как мне его не хватает. Как хочется ощутить его запах и успокоиться, ощутить звук дыхания, сильные ладони на своей спине. Мне с ним не страшно. Мне кажется, он может спрятать меня даже от камнепада или обрушиться этим камнепадом на мою голову. Я бы хотела…хотела стать для него больше, чем никем. Хотела бы, чтобы он пусть даже не любил… но уважал меня и был чуточку привязан ко мне, а я бы могла дарить ему нежность. Когда он прикасается ко мне… когда гладит мои волосы, трогает мое лицо, тело, я чувствую себя цветком, раскрывающим свои лепестки под ласковыми пальцами хозяина. Ни с кем и никогда мне не было так хорошо. Он совсем другой внутри. Не такой, как кажется. Иногда я смотрю на него, и мне кажется, он весь покрыт толстой коркой, наращенной годами. А под ней свежее мясо, под ней глубокие раны, и стоит только подцепить эту корку и… Поэтому нельзя прикасаться, поэтому каждый, кто приближается, может умереть. Но я бы не смогла причинить ему боль. Я вернулась, потому что это был мой выбор. Вернулась, чтобы посмотреть ему в глаза и покорно принять свою судьбу. И если моя судьба не рядом с ним, то пусть я умру от его рук и на его глазах. Не прячась, не убегая. Пусть он знает, где закопал меня именно он, а не кто-то…кто-то в безымянной могиле и неизвестно где. Если бы ты была жива, мамочка… я бы много рассказала тебе о нем. Если бы они не убили тебя, если бы я не осталась одна. У меня теперь совсем никого нет, и мне не страшно. Я принадлежу ему, и пусть он решает – жить мне или умирать.
Я говорила, глядя с закрытыми глазами, чувствуя, как пробирает