Проданы в понедельник. Кристина Макморрис
уже третий за ужин. Теплый хлеб всегда пах по-домашнему.
Пока он откусывал от рогалика, мать в своем цветастом домашнем платье села чуть прямее. Ее голубые глаза сияли. И напоминали Эллису о всех чертах, что он от нее унаследовал: линиях улыбки, округлом подбородке и волнистых черных волосах (у матери они были неизменно одной длины – по плечи). Она передала ему даже свое среднее телосложение и достаточно узкие бедра.
Если подумать, крепкое физическое сложение – это единственное, что Эллис хотел бы позаимствовать у отца. А так, кроме общего для них более темного цвета кожи (отражавшего их далекие португальские корни), Эллис с отцом мало чем походили друг на друга. И это несходство с годами только усугубилось. Ведь прежде каштановые волосы отца уже поредели и поседели, а глаза теперь постоянно прикрывали очки в черной оправе – результат мягких, но настойчивых уговоров жены.
– А ты как, дорогой? – спросила она отца. – Съешь еще один рогалик?
Джим Рид сидел на стуле рядом с ней. Хотя забыть о его присутствии было легко.
– Я в порядке, – отмахнулся он; руки отца уродовали мозоли, а ногти на пальцах покрывали серо-черные пятна. Такие же пятна усеивали и его фирменную клетчатую рубашку. Отказавшись от рогалика, Джим Рид вернулся к кукурузному пюре на своей тарелке.
Последовавшее затишье не продлилось и полминуты. Мать Эллиса давным-давно отточила искусство заполнять паузы так ловко, как дорожники заполняют выбоины в поврежденной дороге. Она была мастерицей сглаживать напряжение рассказами о радиопередачах, своих проектах по вязанию, новостями о здоровье дедушки и бабушки Эллиса (родители матери жили в Аризоне, родители отца уже умерли) и свежими сплетнями о соседях и друзьях, включая школьных приятелей Эллиса.
Контакты Эллиса с ними со временем почти сошли на нет, но он все равно кивал и поддакивал матери. И частенько затронутая ею тема заинтересовала отца настолько, что он включался в разговор.
И все-таки была одна тема, которую они никогда не затрагивали, несмотря на ее незримое присутствие – на пустующем стуле рядом с Эллисом.
При одной мысли об этом он начинал ощущать запахи корицы и выпекаемого теста, разносившиеся из их старого дома в Льюистоне. В своем воспоминании Эллис сидел во дворе, тыча пальцем в гипс, только-только наложенный ему на руку после падения с велосипеда. В тот самый день… Мать находилась в доме – пекла яблочный пирог. И вдруг Эллис услышал крики. Он раньше никогда не слышал таких звуков. И понял, что это кричала мать, только когда она вылетела из дома со спеленатым младенцем на руках. Отец бежал следом за ней. Мать выглядела обезумевшей от страха, ее лицо дрожало, дергалось и кривилось в отчаянии, пока они с отцом залезали в грузовик. Эллису тогда, наверное, было пять. Он был достаточно взрослым, чтобы остаться дома один. И достаточно разумный, чтобы вытащить пирог и печки и съесть его половину прямо с противня, когда его животик скрутили голодные спазмы.
В ту ночь мать присела на краешек его кровати; ее голос прозвучал грубовато, как наждачная