Президент Московии: Невероятная история в четырех частях. Александр Яблонский
и это всё перестроить, он и портретик тихо снял, а повесил хорошую копию Левитана – «Над вечным покоем» – и народно, и даже чуть православно, но кисти еврея. Под стать автору «Вечного покоя» и его дружку – Антон Павловичу – отпустил бородку и стал весьма демократичен, хотя до демократии пахать надо было года полтора, не меньше. И так всегда. Отец Фиофилакт ещё прозябал настоятелем храма преподобного Антония на водах в Тихвине и никто не подозревал, что туда случайно заедет Отец Наций и Великий Вождь русского народа, возвращавшийся с неудачного запуска «Булавы», а Николай Павлович с демократической бороденкой покончил и в кратчайшие сроки отпустил густую белую бороду лопатой, как у о. Ми-трофания, изгнал из гардероба джинсы, стал расстегивать две верхние пуговички на рубашках от Gucci или Etro, чтобы был виден золотой крестик очень изящной работы, и начал немного окать – очень мило и органично. Некоторые даже стали принимать его за волжского еврея, что, согласитесь, нынче большая редкость.
Тут же он опростоволосился. Самое обидное, что его обскакал журналист Л., которого он не любил и не уважал за настырность, переходящую в наглость, за оголтелую ксенофобию, переходящую в нескрываемый антисемитизм, за успешность, переходящую в нахальную приблатненность, за близость к САМОМУ, переходящую в сексуальную ненормативность..
Однако передача, сварганенная Л., была профессионально скроена, снята в удачных ракурсах, текст был преподнесен убедительно, но без типичной для Л. безапелляционной навязчивости, деревушка подана без декораций, на унылом сером фоне резные петушки на наличниках смотрелись свежо и запоминались. Отлично сделанный материал, и уже это расстроило Николая Павловича. Старуха была великолепна. Её лицо жило своей потаенной жизнью, по каким-то только ему присущим законам, и эти законы никоим образом не соотносились с общепринятыми правилами поведения и мышления всего остального общества, ни от кого и ни от чего не зависели, но наоборот: казалась, что весь остальной мир так или иначе связан с этой полуграмотной старухой и ждет её слова. Камера в руках Л. вглядывалась в каждую морщинку, в блеклую синеву выцветших слезящихся глаз, в коричневые пальцы, скрученные подагрой, теребившие края старой плюшевой скатерти. Драбков сразу же ей поверил: она не сообщила ничего сверхъестественного, но чувствовалась убежденность в каждом её слове, за сказанным и, особенно, несказанным просматривалась глыба сокрытого от других глаз знания, и это смутно проявлявшееся знание о будущем гипнотизировало, магнитило, не отпускало. Давно не испытывал многоопытнейший Николай Павлович такого мощного воздействия. Хорошо поработал Л. Ничего не скажешь. И Полномочного представителя показал в выгодном свете. Несколько старомодно выглядел белый халат, небрежно накинутый на плечи Полномочного во время посещения Головного курятника округа, и клишированно звучали слова о поддержке местного производителя, но портреты Отца Наций, украшавшие