Дорога во все ненастья. Брак (сборник). Николай Удальцов
я за движением Петра, наверное, всем ясно, как важен для меня результат этого движения.
Я даже не замечаю того, что это движение Петра вызывает сомнение на лицах Григория и Андрея.
Моя надежда заключается в том, что Петр вытащит бумажник, но результат превосходит все надежды – Петр достает из кармана плоскую фляжку коньяка.
Двухсотграммовую.
Такого гуманизма я не ожидал даже от Петра.
Впрочем, ожидаемое вообще происходит редко. Может потому, что на его месте всегда оказывается неожиданное.
– А стоит ли? – спрашивает Григорий.
– Перевоспитывать человека надо. Но не в то время, когда его трясет, – отвечает Петр.
– Вряд ли это разумно, – Гриша поводит плечами, и в этот момент я его ненавижу. Я уважаю Петра, который, довольно вяло, отвечает:
– Нормальный человек должен быть достаточно разумным, чтобы не всегда следовать своему разуму всегда …
– Ты ведь, среди нас единственный не пьющий? – в словах Андрея звучит сарказм, и Петр отвечает, произнося слова очень тихо, но как-то так, что их отлично слышит каждый из нас:
– Это не значит, что я забыл то, каким бывает это состояние…
Фляжка в моих руках, и уже через несколько секунд ко мне возвращается красноречие:
– Собратья, может мне записаться в общество анонимных алкоголиков? – но Петр, не смотря на свое добродельство, не разделяет моего оптимизма и говорит толи грустно, толи презрительно:
– Анонимных алкоголиков придумали алкоголики обыкновенные…
…Пока я так и не узнал, куда меня везут.
Как, не узнал о том, каким был разговор между моими друзьями.
Разговор о том, что делать со мной?…
Художник Андрей Каверин
То, что картину из моей мастерской украл Васька Никитин, я узнал от милиционеров из вытрезвителя.
При этом я зачем-то – словно кражу мог сделать кто-то другой, раз уж картина оказалась украденной, а ключи были только у меня и у Василия – переспросил:
– Вы уверены, что это он украл мою картину?
– Уверены, – ответил мне голос, находившийся где-то по середине, между сержантским и майорским, – Никитин сам рассказал об этом.
– Интересно, что еще рассказывают люди, попадающие в вытрезвитель?
– Ничего особенного. Доказывают, если язык ворочается, что они трезвые.
Или грозят нам своими связями.
Но мы, почему-то, не боимся.
– Я бы, на вашем месте, не боялся – тоже.
– А вам не нужно быть на нашем месте.
Вам нужно на своем месте решать, что с ним делать?
– И что я могу сделать?
– Подать на него в суд, или… – человек на противоположенном конце телефонного провода не на долго задумался, над той мерой откровенности, которая допустима со мной в данной обстановке, – Или попросить нас запротоколировать обнаружение человека в стадии глубокого опьянения и со следами тяжких телесных повреждений на теле.
Второе обойдется вам дешевле.
– Не трогайте его. Картина – это наше частное дело, – сказал я. А потом зачем-то