Непримиримые 4. Александра Сергеевна Ермакова
мне сейчас не до детского сада и игры в воспитательница-сложный подопечный.
– Если бы хотел – не сбегал, а говорил. Не пугал маниакальностью в туалете, а приехал…
– И ты бы спокойно пустила и поговорила?
Ответ режет губы, и чтобы не сболтнуть лишнего, поглубже воздуха глотаю:
– После того, как ты сбежал? Вряд ли, – с кивком отвожу взгляд.
– Я не сбегал. Ты озвучила свою претензию, и я ушёл. Но ты так и не сняла заявку, – смена разговора вызывает нервный смешок.
– Я не обещала!
– Я выполнил твоё желание, а ты проигнорировала моё, – ещё приближается Игнат.
Не поддамся истерике, не буду метаться или пытаться удрать! Не покажу свою уязвимость! Страх… смятение… возбуждение.
Чёрт! А оно откуда? С чего?
– Ты… ты сделал это с такой лёгкостью, что у меня закралось подозрение, будто именно этого и желал! – тщательно мою руки, молясь, чтобы Селивёрстов остановился и больше не будоражил мою кровь. И так перегрев уже… Душно, жарко, вот-вот в обморок хлопнусь.
– Не путай свои мечты и мои! – останавливается за спиной и обвиняюще смотрит на меня через зеркало на стене перед нами. Порывисто выключаю кран и вытираю ладони салфеткой. – Я… ты… не должна участвовать. Это опасно!
Так, пора заканчивать балаган.
И бежать! Пора бежать!..
– Тебе не кажется, – ловко попадаю комком в открытую урну, – что женский туалет – не место для этих разговоров?
Нервы всё же сдают, когда красноречивый взгляд Игната прогуливается по моей спине, тормозя где-то в области «оголённый участок талия-копчик», да так, что мурашки выдрессированным стадом несутся, прокладывая дорожку холодному поту. Ноги подкашиваются, благо, успеваю руками упереться в раковину.
Абзац, этот кобель прав! Он подчинил моё тело себе! Я не должна реагировать на него, а отзываюсь даже на простой, пусть и жутко голодный взгляд. У меня ломка… физическая. Каждая частица требует ласки и внимания. Грудь болезненно набухает, соски становятся такими чувствительными, что нежная ткань кажется непростительно грубой. Внизу живота влажно и сладко-томительно.
Грёбаные насекомыши меня доконают!
Тараканы – прочь! Мурашки – спать!! Бабочки – сдохните! Сдохните!!!
Гадский Игнат читает меня, как открытую книгу. Так резво подгребает, выбивая из меня дух, что лишь всхлипываю, когда одна рука господски стискивает грудь, а другая за бёдра крепко прижимает к своему напряжённому паху.
– По-моему, самое то… – плохо улавливаю суть шуршащей на интимной частоте реплики, меня больше волнуют вероломные насекомыши и средство их истребления. – Что за ошейник?
– У-украшение, – мямлю глупо, зачем-то спиной ластясь к соседу и судорожно цепляясь за его руку, терзающую бедную, осчастливленную грудь.
– Принадлежность хозяину? А где клеймо? – потешается и в то же время злится, сминая её ожесточённее.
«Под ошейником!» – растекается в экстазе блядская часть меня, благородно подсовывая перед глазами развратную картинку – губы Игната, захватывающие в свой плен