Книги крови. I–III. Клайв Баркер
чтобы очистить страницы, писали в подмышках, писали на веках, писали на гениталиях, между ягодиц, на пятках.
Между этими двумя реальностями общими были только раны. Неважно, лежал он в окружении авторов, или в одиночестве посреди комнаты, и там и там Саймон истекал и истекал кровью.
И вот Мэри дошла до двери. Ее дрожащая ладонь коснулась твердой реальности ручки, хотя даже полностью сконцентрировавшись, она не смогла бы ее увидеть. Лишь призрачный образ – но и этого было довольно. Мэри ухватилась за него, повернула и распахнула дверь расписанной комнаты.
Саймон был там, перед ней. Их разделяли не больше двух метров пространства, кишащего призраками. Их глаза снова встретились – и этот красноречивый взгляд был известен и миру живых, и миру мертвых. В нем было сострадание – и любовь. Выдумки развеялись, ложь обратилась в прах. На месте просчитанных улыбок у юноши осталась истинная нежность – и Мэри ответила ему взаимностью.
И мертвецы, устрашившись этого взгляда, отвернулись. Их лица напряглись, словно кожу натянули на черепе, их плоть потемнела, напоминая синяк, в их голосах появилась тоска, они уже предчувствовали свое поражение. Мэри потянулась к Саймону, уже не сражаясь с ордой мертвецов. Они отваливались от своей добычи, как дохлые мухи от окна.
Мэри легко коснулась лица Саймона. Прикосновение стало благословением. Слезы навернулись ему на глаза и побежали по изувеченной щеке, мешаясь с кровью.
Мертвецы лишились голосов и даже ртов. Они, со всей своей обреченной злобой, снова затерялись на дороге.
Комната восстанавливалась плоскость за плоскостью. Под дрожащим телом Саймона становились видны половицы, каждый гвоздь, каждая перепачканная доска. Вновь появились окна – снаружи, на сумеречной улице, слышались голоса детей. Дорога окончательно пропала из поля зрения людей. Шедшие по ней странники обратили лица во тьму и канули в забвение, оставив в материальном мире лишь свои знаки и талисманы.
Путники, идущие по перекрестку, походя топтали дымящееся, покрытое волдырями тело Реджа Фуллера на лестничной клетке дома номер 65. Наконец, и сама душа Фуллера прошла мимо в общем потоке и бросила взгляд на плоть, которую некогда населяла, а затем толпа унесла ее навстречу суду.
Наверху, в темнеющей комнате, Мэри Флореску преклонила колени перед юным Макнилом и гладила его липкую от крови голову. Ей не хотелось покидать дом и звать на помощь, пока она не убедится, что мучители не вернутся. Сейчас не доносилось ни звука, не считая гудящего самолета, прокладывающего путь в стратосфере навстречу утру. Парень дышал размеренно, едва слышно. Его не окружал нимб света. Все чувства вернулись на свои места. Зрение. Слух. Осязание.
Осязание.
Теперь она коснулась его так, как никогда раньше не смела, кончиками пальцев – о, как легко она провела ими по иссеченной коже, словно слепая женщина, читающая по Брайлю. Каждый миллиметр его тела был покрыт крошечными словами, написанными множеством почерков. Даже