Восемьдесят четвертый 2.0. Марианна Алферова
порыва, упадком упорства. Большой Брат лишил людей свободы, а их детей – жажды жизни.
Отец всегда ненавидел Большого Брата, но в семье он присвоил себе роль маленького диктатора. Если Уин, заигравшись, не успевал вовремя прибежать со двора к обеду, то оставался голодным. Отец с усмешкой сообщал: «столовая закрылась». Еще в детстве Уин подозревал, что отцу доставляет наслаждение проявлять свою крошечную власть. Если отца не было дома (такое случалось), то мать могла тайком покормить Уина, но чаще она ссылалась на приказ отца и цитировала его слова: «Детей и животных надо дрессировать». Вторая цитата, которую отец произносил десятки раз с наслаждением: «Детей надо завести, чтобы убедиться, что этого не стоило делать», заранее сообщала Уину, что он разочаровал родителей, едва появившись на свет. Уже повзрослев, Уин попытался обдумать эти слова и только тогда понял, что за афористичностью фраз кроется примитивная слабость. Лет до десяти его постоянно пороли за любую провинность, за потерянную книжку, за зачириканную страницу в учебнике или испачканные брюки. Отец обожал слова «строгость» и «порядок», не замечая, что они заимствованы из лексикона Большого Брата.
Юношество Уина – время Пробуждения, тогда по телекрану стали показывать какие-то старые фильмы, сделанные еще до эры Ангсоца и чудом уцелевшие в архивах. Особенно часто показывали фильмы с Лоуренсом Оливье и Вивьен Ли. Показ всегда начинался в девять вечера. Это время, когда ребенку положено идти спать. Напрасно Уин умолял хоть раз в неделю позволить ему смотреть какой-нибудь фильм – отец оставался неумолим. Стрелки сходились на девяти, родители садились смотреть кино, а Уин отправлялся в кровать. Лежа в постели, он слышал голоса актеров за перегородкой и пытался угадать, что же происходит на экране. Диалоги из «Леди Гамильтон» и «Моста Ватерлоо» он заучил наизусть.
Как ни странно, несмотря на все эти меры воспитания, в детстве Уин безумно любил отца. И только оглянувшись назад много лет спустя, внезапно осознал, что все это отец проделывал бессознательно, чтобы как-то компенсировать свою униженность во внешнем мире, демонстрируя неколебимую власть над теми, кто зависел от него в домашних стенах.
Может ли понимание заменить любовь? – не раз спрашивал себя Уин.
И всякий раз сам себе отвечал: «Это вряд ли».
Коттедж в деревеньке – дедово наследство, старенький каменный домик без всяких удобств, хирел и старел понемногу. На первом этаже холл с камином, наверху три крошечных спальни, в пристройках – мастерские, амбар, под навесом какая-то механическая развалюха, чье первоначальное назначение Уин напрасно пытался определить в течение всего своего детства. Здесь он проводил летние месяцы, а потом четыре года жил круглый год, когда вскоре после смерти матери они потеряли квартиру в городе. Коттедж этот он любил и ненавидел – любил за уединенность, обособленность, собственную физиономию, весьма дерзкую. Ненавидел примерно за то же самое. Здесь у него не нашлось друзей,