Путь. Алекс Мрит
вновь появлялись и последние лучи заходящего солнца освещали их древнее величие. Из монастыря доносились какие-то звуки, которые вероятно были слышны здесь и тысячу лет назад. Я был погружён в свои размышления над прочитанными недавно текстами тибетского буддизма, которые мы обсуждали с парой из Италии. Бабушка женщины была эмигранткой из России, и она немного знала русский, изредка общаясь на нём с приезжими туристами из нашей страны. Так на смеси русского и английского мы рассуждали о дхарме и многих представлениях тибетского буддизма. Не осознанно я поглаживал камень, на котором сидел. Мне нравилось это место и камень с его удобной для сидения формой и приятной на ощупь поверхностью с множеством разнообразных ямок и изгибов. В который раз я уже приходил вечером на это место, посидеть и поразмышлять в одиночестве, глядя на вершины гор. Я породнился с этим камнем, который казалось, пролежав здесь не одну сотню лет понимал то, что я думаю и познал в молчаливом одиночестве то, к чему я ещё только приближался в своём духовном поиске. Я задумчиво поглаживал его шершавую поверхность, ощущая пальцами все его мельчайшие неровности, когда чей-то спокойный голос вернул меня в реальность:
– Денис, этот камень очень мудр и мог бы передать её всякому, кто готов её принять и способен открыть для неё свой разум. В нём сокрыта великая душа, после ухода из отжившего своё бренного тела, пожелавшая остаться в камне, дабы достичь просветления в такой форме, менее подверженной воздействию времени и природных стихий. Порядка шестисот лет лежит здесь этот камень, многое повидавший за это время. Стихии и времена года оставили на его поверхности следы своего воздействия. Люди, животные и другие камни соприкасались с ним. Сотни лет он видел восходы и закаты, ощущал ураганный ветер, прохладный барабанящий дождь, летнюю жару и зимнюю стужу.
Когда он видел, что я, не всё понимаю из его речи, то с улыбкой дополнял своё повествование характерными жестами, дополняющими смысл слов. Я слушал интересное повествование этого весёлого и по всей видимости достаточно пожилого человека. Он был одет в оранжевую одежду, что было распространено здесь, но не был похож на буддиста, а скорее индуистского садху. Садху был весёлого нрава и явно получал удовольствие от того, что рассказывал. Монахи во многих монастырях охотно беседовали с посетителями, если видели, что те серьёзно интересуются увиденным, а не просто глазеют на очередную диковинку. Меня не особенно удивило то, что он знал моё имя. Необычность Индии и её жителей могла объяснить что угодно. К тому же он мог узнать моё имя от семейной пары из Италии, увидев нас как-нибудь вместе. Я не заметил, откуда он появился, хотя обладал феноменально чутким слухом, развитым в результате углублённого самосозерцания и слушания тонких слухов. Я не почувствовал его присутствия, пока он не начал говорить, что ещё больше смутило меня. На занятиях боевыми