Контрабандист из Варшавского гетто. Рустам Булибеков Бахытжанович
фамилия, – Новак пожал плечами.
– А документы как сделал?
– У меня знакомый есть, —чуть наклонившись, тихо произнес Новак, посмотрев по сторонам, – лучше всех в Варшаве рисует документы, но и берет правда, —ухмыльнулся он.
– Хорошо делает? —замедлив шаг, спросил Пассенштейн.
– Я же говорю, лучше всех.
– Это хорошо, очень хорошо, —улыбнулся Пассенштейн и посмотрев на Новака, спросил. – Ну а контрабандистом как стал?
– А что еще было делать, – ответил Новак, пожав плечами. —Вернулся в Варшаву в сороковом, а дружки все мои уже за стеной. Вначале нашел их, ну а потом пошло —поехало, – ответил Новак и полез в карман пиджака за папиросой. С минуту они шли молча и дойдя до Францишканской, не сговариваясь свернули направо.
– Ну а вы— то как, пан адвокат, рассказывайте, —прервал молчание Новак.
– А что про меня рассказывать, сам все знаешь, – тоскливо ответил Пассенштейн.
– Давно в полиции? —осторожно спросил Новак.
– С зимы сорок первого. Один знакомый предложил. Тогда в полицию как раз набирали людей, из бывших военных, полицейских и адвокатов, – Пассенштейн ухмыльнулся и посмотрел на Новака, —среди евреев Варшавы полицейских и военных ничтожное число, так что в еврейской полиции сейчас одни адвокаты, представь себе.
– Ну большинство на адвокатов не похожи, – съязвил Новак.
– Есть и бывшие преступники, —добавил Пассенштейн.
– А живете где?
– Здесь не далеко, на улице Островской.
– В общем, вижу, устроились вы, пан адвокат, – засмеялся Новак.
– Как видишь, —тихо сказал Пассенштейн.
– А пан Эйдельман, как поживает? —спросил Новак, внимательно посмотрев на Пассенштейна. Тот остановился.
– Пана Эйдельмана больше нет, —тихо произнес Пассенштейн.
– А где он? —с недоумением спросил Новак.
– В январе ушел покупать дрова на рынок и пропал. Обыскали все гетто, во всех щелях, но увы, как сквозь землю провалился.
– Да, – потянул Новак, покачав головой. —жалко.
– Помнишь, наверное, какие морозы стояли в январе. Каждое утро сотни трупов на улице валялось. Я искал его, но не нашел.
– Думаете замерз?
– Может быть. А могли ограбить и убить, теперь уже не разберешь, – сказал Пассенштейн. —Он мне как отец был. Когда нас всех согнали сюда и отгородили от арийской стороны, его дом номер восемь на улице Сенной как раз попал в границы гетто, —улыбнулся Пассенштейн. – Пан Эйдельман так радовался этому, как ребенок, ей – богу. Я даже жил у него первое время, – грустно улыбнулся Пассенштейн.
—А его дочь, Юдифь Эйдельман? —спросил Новак, и его голос задрожал.
– Она здесь, – тихо ответил Пассенштейн, опустив взгляд, но спустя несколько секунд он поднял глаза и внимательно посмотрев на Новака, спросил. —Ты разве с ней знаком?
– Ну как же, пан адвокат, —усмехнулся Новак. —Вы же сами знакомили меня с ней в вашей конторе на Банковой