Веления рока. Валентин Тумайкин
семь. Он ощущал внутри себя тайное страстное желание, нарастающее с неумолимым упрямством. От осознания своего могущества и величия, это желание распирало грудь, расправляло плечи, кружило голову. Он вершитель, он властелин, он судья, ибо чья-то жизнь – в его руках. И он может распорядиться ею так, как ему заблагорассудится. Это он вот здесь и сейчас решает: жить Эрудиту или умереть. От его желания зависит и когда ему умереть: «Сейчас я пойду к нему, и каждый мой шаг приблизит его смерть. Но я человек благородный, не стану спешить, буду шагать медленно, пусть проживет на одну минуту подольше. Я вынес свой вердикт: тот, кто причинил мне зло – должен лежать в могиле».
Он закурил, вновь глянул на часы, поднялся и, пробравшись сквозь высокорослые кусты жасмина, окаймляющего белой кипенью лесополосу и будоражащего своим приторным ароматом все пространство в округе, вышел на тропинку, протоптанную до хутора. В кармане у него был билет на поезд в обратный конец, на одиннадцать часов завтрашнего дня. Дыба рассчитал все до мелочей, даже день недели – пятницу – выбрал с тем расчетом, что до понедельника об Эрудите никто на работе не спохватится. А за это время он будет уже дома, успеет покрутиться среди знакомых для обеспечения алиби. Подходя ко двору Эрудита, увидел уже знакомого Генку, который, беспечно насвистывая, шел ему навстречу. Дыба принужденно улыбнулся:
– A-а, старый знакомый. Ну что, Донцов дома?
– Да, давно уже приковылял, еле вполз в хату, – продолжая идти, ответил Генка. – Спит, наверно, в хате. Он постоянно, как напьется, дрыхнет до самого утра.
– Что, часто пьет? – поинтересовался Дыба.
– Часто. Неделями не просыхает.
– Надо же, – с видимым сочувствием удивился Дыба, – такой хороший парень был – и вдруг запил?
Они разошлись. Дыба был рад услышанному – задача облегчалась. «Сейчас я его закодирую, он у меня быстро отвыкнет от вредной привычки», – повеселев, мысленно глумился он над своей жертвой. Открыв калитку, прошел по дорожке, взглянул на входную дверь в дом, который, судя по всему, был необитаем, свернул к хате, с полной уверенностью, что пьяный Эрудит в ней и уже крепко спит. На солнце блеснуло стальное лезвие ножа. Решительно приготовился и толкнул дверь. Дверь оказалась запертой. Он бросил взгляд на дом – на его двери с облупленной от дождей краской висел ржавый замок. Вновь повернулся к хате и вежливо постучал. Тишина. Обойдя ее, углом глаза посмотрел в окно, но на нем висела занавеска, а за ней – полумрак. Вернувшись к двери, постучал настойчивей, прислушался. Нет, в хате никакого движения. «Пацан не обманул, эта падла точно спит, как убитый».
Дверь в хату казалась легкой, Дыба мог бы высадить ее ударом плеча, но было еще светло, кто-то мог увидеть. Тогда он отошел к сараю, присел на корточки и окинул взглядом округу. На другой стороне улицы возле дома стояла женщина и внимательно рассматривала незнакомца. Это не понравилось Дыбе. Он встал и, как бы почесывая лоб, тем самым прикрывая рукой лицо, неспешно вышел со двора. Верка Шмелиха