Девочка с самокатом. Дарёна Хэйл
тёмным, похожим на копоть или машинное масло. У него длинное лицо с длинным же носом, взъерошенные чёрные волосы и тёмные глаза, похожие на гладкие камешки, блестящие после дождя, только теплее. Он широко улыбается, и на щеках у него играют глубокие ямочки.
Лилит кивает ему.
– Калани.
– Привет, – отвечает парень и на мгновение пропадает из рамы окна, чтобы тут же вернуться.
Возвращается он не один. Калани, если его так зовут, подсаживает на подоконник худенького мальчишку с отросшими ниже ушей волосами и россыпью тёмных веснушек на курносом носу. Волосы у мальчишки такого же цвета, как у Лилит, только без седины, и сам он выглядит её уменьшенной копией.
– Давид. – Она улыбается, подходя к окну и протягивая руки навстречу. Мальчишка со смехом цепляется за них, перегибаясь через подоконник так сильно, что рискует вывалиться наружу.
Калани придерживает его за ремень. Эмбер ловит на себе его изучающий взгляд и непроизвольно одёргивает футболку.
Собственные пальцы с коротко остриженными ногтями, вцепившиеся в выгоревшую серую ткань, здесь и сейчас кажутся ей самым притягательным зрелищем на свете. Хотя бы потому, что отвести от них глаза Эмбер просто не в состоянии. Она понимает, что, собираясь уехать с Лилит, как-то не подумала ни о новых людях, ни о знакомстве с ними, ни о том, что у неё вряд ли получится просто замотаться в кокон своего одиночества и жить так, чтобы никто с ней не соприкасался.
С другой стороны, думает Эмбер, ей уже надоело жить так, чтобы с ней никто не соприкасался. Ей уже надоело жить в одиночестве, общаясь только с Хавьером.
Не в обиду Хавьеру, конечно же.
Она поднимает глаза и ловит одобряющую улыбку Калани.
– Это Эмбер, – говорит Лилит, вспомнив о её существовании, но всё ещё не отрываясь от сына, – твоя новая конкурентка. Эмбер, – она разворачивается, – это Калани. Возможно, самый милый парень на свете.
– Ну, во всяком случае, из тех, что остались в живых. – Калани пожимает плечами.
Ямочки на его щеках становятся глубже, и Эмбер не уверена, но ей кажется, что будь его бронзовая кожа немного светлее, её бы залило румянцем.
– Привет, – говорит она и, подхватив свои вещи, делает несколько шагов к крыльцу.
Лилит, спохватившись, отпускает руки Давида и обгоняет её.
– Я покажу тебе твою комнату.
Как ни крути, это звучит замечательно.
Это звучит замечательно и выглядит замечательно тоже, хотя, возможно, кто-то захотел бы поспорить. Эмбер следует за Лилит по длинным коридорам, не зная, что рассматривать в первую очередь: вышарканные панели из красного дерева, трещины на стенах над ними, причудливые пыльные люстры или красные квадратики на полу. Она вбирает в себя всё и сразу, запоминает и то, и другое, внутренне задерживает дыхание, когда приходится проходить мимо дверей. За каждой дверью – чья-то жизнь, чья-то история. Или, точнее, если учесть, что она идёт по зданию бывшей гостиницы, за каждой дверью, скорее всего, целые сотни всевозможных историй.
Включая