Место для нас. Хэрриет Эванс
не выбилась из сил. Только на другом берегу реки Флоренс остановилась и осознала, что дрожит с головы до ног. Ссориться она не любила почти так же сильно, как не любила мышей. Именно поэтому отказалась от преподавания и занялась наукой – только ради того, чтобы с опозданием понять, что мир науки очень похож на Флоренцию четырнадцатого века, что и здесь царят междоусобица, коварная политика и молчаливое предательство. Чем дальше, тем сильнее в последнее время она вспоминала свое детство рядом с Дейзи – игру, правил которой она не знала и не могла угадать. Но флорентинцы хотя бы время от времени убивали друг дружку во время мессы, чтобы воздух стал чище. Это было куда более честно, чем потаенная агрессия и скрытое напряжение, которые мучили Флоренс точно так же, как ожидание любого из маленьких злобных замыслов Дейзи.
Талита Лиф. Что это за имя? Флоренс с дрожью размышляла, уместно ли расспросить о ней Питера.
– О, Питер, – произнесла Флоренс вслух и шаркнула подошвой изношенной туфли по древней мостовой. Каждый крошечный момент того жаркого лета запечатлелся в ее сознании фотографией из курортного альбома, и любой снимок она могла при желании увидеть, а желание приходило часто. Думая о Питере, о том, что было между ними, она всегда чувствовала себя самой обычной женщиной. Рядом с ним ей нравилось вести себя так, словно все хорошо, а особенно – когда рядом были другие люди. Мысль о том, что о них могут сплетничать, будоражила ее. «Профессор Винтер и профессор Коннолли?» – «О да. У них явно был летний роман несколько лет назад». – «Он по ней с ума сходил, я слышала».
Да, ей хотелось, чтобы люди о ней думали именно так. Флоренс Винтер: выдающийся ученый, страстная любовница, умная и энергичная современная женщина.
Что-то прикоснулось к ее бедру. Флоренс вздрогнула, но тут же поняла, что это ее собственный палец – в кармане юбки обнаружилась дырка. Флоренс почесала кожу ногтем. Ноги у нее были волосатые; она не могла вспомнить, когда в последний раз их брила. А вдруг бы она встретила Питера, прямо здесь, идущего по улице, как в тот день в январе. Он шел ужинать к своим друзьям в Ольтрарно[47]. Их звали Никколо и Франческа, Флоренс запомнила имена. А вдруг бы они заговорили, и она пригласила бы его на бокал вина. И они бы потом сидели на террасе на крыше – крошечном пятачке размером с одеяло для пикника – и смотрели бы на «Торре Гуэльфа»[48] и Арно. И смеялись бы над Джорджем и его похождениями, как это было раньше, до того как Питер начал охладевать к ней и ее стесняться. И он мог бы положить руку ей на колено, когда она сказала бы что-то смешное, и расхохотался бы. «О, Фло». Раньше он частенько называл ее «Фло», и это напоминало ей о родном доме. «Я скучаю по тебе. А ты?»
«Иногда», – ответила бы она, чуть лукаво улыбнувшись.
А он, наверное, взял бы ее за руку и повел в спальню, и снял бы с нее одежду, и они бы предались любви в теплой комнате со стенами цвета терракоты, и звенели бы колокола вдалеке, и шуршали бы простыни, их лица порозовели бы, а глаза сияли бы от радости… И если бы все это случилось, ему ведь было бы все равно,
Ольтра́рно (
Отель в центре Флоренции, расположенный в старинном палаццо.