Пасынки Вселенной. История будущего. Книга 2. Роберт Хайнлайн
пульту, но затем снова посмотрел на меня.
– Кстати, Джон Лайл, – сказал Инквизитор. – Я сам занялся тобой, потому что на этой стадии допроса мои помощники, чей опыт в богоугодном деле меньше, чем у моей скромной особы, порой заменяют искусство усердием и приводят грешника к гибели. Я не хочу, чтобы это случилось с тобой. Ты – заблудший ягненок, и моя цель – спасти тебя.
– Спасибо, ваше преосвященство.
– Не благодари меня, благодари Господа, которому я служу. Однако, – продолжал он, слегка нахмурившись, – прошу тебя учесть, что прямая атака на разум хоть и необходима, но неизбежно болезненна. Простишь ли ты меня?
Я колебался не больше секунды:
– Я прощаю вас, ваше преосвященство.
Он взглянул на дисплеи и добавил сухо:
– Ложь. Но я прощаю тебе эту ложь, ибо она была сказана с благими намерениями.
Он кивнул своим молчаливым помощникам:
– Приступайте.
Свет ослепил меня, и нечто громом взорвалось в ушах. Моя правая нога дернулась от боли и скорчилась в бесконечной судороге. Перехватило горло. Я задыхался от позывов тошноты. Что-то раскаленное уперлось мне в солнечное сплетение. Я согнулся пополам и никак не мог отдышаться.
– Куда ты ее дел?!
Шум, начавшийся с низких нот, поднимался все выше и выше, увеличивая тон и децибелы до тех пор, пока не превратился в визг тысячи тупых пил, скрип миллиона карандашей, скребущих по бумаге, а затем перерос в громовой скрежет, который разорвал зыбкую грань моего разума.
– Кто тебе помогал?!
Мучительный жар жег мою промежность. И я никуда не мог от него деться.
– Зачем ты это сделал?!
На меня обрушился нестерпимый зуд, я мечтал сорвать с себя кожу, но руки не повиновались мне. Зуд оказался хуже боли. Сейчас я был бы рад чувствовать боль.
– Где она?!
Свет… звук… боль… жар… конвульсии… холод… падение… свет и боль… холод и падение, тошнота и звук…
– Любишь ли ты Господа?..
Жгучая жара и леденящий холод… боль, трещотки в голове, заставляющие кричать.
– Куда ты ее дел? Кто был с тобой? Сдайся, спаси свою душу!
Боль и беспомощность перед поглощающей темнотой.
Я думаю, что потерял сознание.
Кто-то ударил меня по губам ладонью.
– Очнись, Джон Лайл, и сознайся! Тебя выдал Зебадия Джонс.
Я моргнул и ничего не ответил. Не было необходимости симулировать оцепенение, которого я не мог стряхнуть с себя. Но слова были страшны, и мозг мой старался осмыслить их. Зеб? Старина Зеб? Бедный старина Зеб! Неужели наши не успели обработать гипнозом и его тоже? Мне и в голову не пришло, что Зеб мог сознаться просто под пыткой. Я решил, что они умудрились вторгнуться в его подсознание. Умер ли он уже? Я понимал, что во все это втянул его я – вопреки его здравому смыслу. Я молился за его душу и молился, чтобы он простил меня.
Голова моя дернулась от новой пощечины.
– Очнись! Слышишь меня? Джонс выдал твои грехи.
– Выдал