Номад. Маша Храмкова
своему позору, я не мог сочинить достойного продолжения. Все идеи, которые я испробовал, были либо избиты, либо не вписывались в общую картину описанной вселенной. Марк Гугения не был тем самым архетипическим героем, который объединяет вокруг себя армию сопротивления. Не был он и героем-любовником в силу своего возраста. Всё то грандиозное, что он мог сделать в рамках книги Яна Монастырского, – это по-стахановски закончить годовую норму деталек за несколько месяцев.
Я начал относиться к своей работе халатно, и Гнедас снова докопался до меня, на этот раз вместе со своими друзьями. Его речь изобиловала местным сленгом, поэтому моему мозгу приходилось проделывать огромную работу, чтобы переводить то, что он говорит. Я тормозил, и Гнедас бесился ещё сильнее.
– Эй, рыбёшка! – кричал он, всякий раз завидев меня. Оказалось, что фамилия Марка переводится как «рыба». – Не хочешь немного поплавать?
После этого Гнедас под дружное гоготание своих друзей поливал меня кипятком, опрокидывал прямо под ноги помойное ведро или выливал стакан компота за шиворот. Я молча выносил всё это, боясь сделать хуже Марку… хотя кого я обманываю? Я никогда в своей жизни не сталкивался с травлей и считал, что в моём возрасте учиться уже поздно. В надежде, что Марк сам как-нибудь справится с буллингом, я молча проглатывал все унижения, хоть и чувствовал себя донельзя паршиво.
– Почему ты не поставишь его на место, Марк? – спросил как-то мой приятель по имени Нетачин.
– А я что, могу? – удивился я.
– Разумеется. – Нетачин фыркнул. – Где ты и где этот отморозок Гнедас. Он всю жизнь просидел в Югорычи и даже пороху не нюхал. А ты…
Да-да, я уже понял, что был местной непризнанной звездой. В тот момент мне и в голову не пришло, что «приятель» может подначивать меня, чтобы увидеть нашу схватку с Гнедасом. Дело было в том, что в последнее время меня мало что интересовало. Краем уха я подслушал, что угнетатели заняли ещё два города на востоке и теперь со всех сторон стягивают свои корабли к Югорычи.
Я прислушивался к каждому грохоту за дверью завода. Любой крик, любой звон колокола на площади заставлял сердце биться чаще. «Вот сейчас точно», – думал я, словно пассажир самолёта, который каждую турбулентность принимает за начало крушения. Но грохот растворялся в монотонном гуле конвейеров, и я принимался ждать нового случая.
Тем временем в реальном мире появилось ещё одно обстоятельство, тормозящее мою писательскую деятельность. Милое такое обстоятельство по имени Вика. Несколько раз в неделю мы ходили куда-нибудь: на выставки, в кино, кафешки, один раз даже съездили на пикник. Мы очень приятно проводили время, и я говорил себе, что наши отношения почти идеальны: Вика не требовала подарков, не ревновала, могла даже заплатить сама за себя. Она была без ума от меня, а я… послушайте, когда девушка без ума от тебя, разве надо что-то ещё?
Но каждый раз, когда она предлагала мне встретиться или я звонил ей, решив, что «пора», совесть в лице Марка Гугении говорила мне: