Высокий берег. Дарья Ивановна Зиненко
называли «колчаковскими». Сюда селили военных белой армии, а в народе поговорили, что под одним из таких домов покоится пропавший клад Колчака.
Он явился раньше положенного срока и стоял под узким козырьком дома, сделанным, по большей части, ради приличия. Ботинки его растворились в глубокой луже, а спина вымокла насквозь. В положенное время дверь отворилась, и он вошел. Спустился по каменной неосвещенной лестнице и оказался возле входа в зал. Дверью служил плотный кусок красного бархата. Рукой он отодвинул занавес, и за ним влетели тысячи песчинок пыли, в свете ярких лучей они кружили, словно надоедливая мошкара.
Зал был вытянутый, прямоугольной формы, плотно заставленный столами для игры в покер. Он заметил свободное место в конце комнаты и присоединился к компании троих мужчин, лиц которых не запомнил. В таких заведениях не принято знакомиться, и он инстинктивно прятал глаза. Перебирал фишки, сбрасывал карты – игра не клеилась. От запаха подвальной сырости, смешенного с запахом перегара, дешевого одеколона и сигарет ему стало тошно. В надежде отвлечь себя, он начал оглядывать комнату. Ничего кроме печати порока, застывшего на лицах собравшихся, ему отыскать не удалось. «И я один из них», подумал он. Но продолжал сидеть.
Через три, а может четыре часа бездумного перекидывания фишек, ему стало казаться, что в противоположном конце зала сидят фигуры некогда знакомых ему людей. Сквозь густоту табачного дыма он разглядел вытянутое бледное лицо, обрамленное тяжелой копной светлых волос. По правую руку сидела она – болотная нимфа, зеленые глаза которой светились не хуже маяка. По левую руку – всегда улыбающееся лицо со вздернутым носом, а рядом – прямой, будто выточенный из камня облик белокурой девушки.
К выходу он направлялась ни с чем, потеряв время, не заработал ни копейки. Показавшийся ему знакомым стол был пустым. Фигуры людей растворились вместе с сигаретным дымом.
Дождь слегка моросил и по улице разливался сладчайший мокрый запах прибитой пыли и размокшей листвы. Он шел по ночному городу, фонари слепили глаза, а за ним неспешно неслись его призраки – видения, которые явились ему сегодня.
Домой он вернулся уже за полночь. Ветер, влетавший в открытое окно, подергивал занавески и наполнял комнату ночной прохладой. Ему не спалось. Закрывая глаза, он все сильнее погружался в прошлое: во времена удачи, алых рассветов и теплых ночей, наполненных любовью.
Прав ли был Сартр, говоря, что наше самосознание скрывается в глубине других людей? Он бы с ним согласился. Ведь мы состоим из бесконечной череды встреч с кем-то, воспоминаний о ком-то, кротких взглядов, брошенных на кого-то, невыполненных обещаний, данных кому-то, смеха, от чьих-то шуток, слёз, пролитых по кому-то, надежд, построенных с кем-то. Как бы мы ни старались казаться индивидуальными и особенными, в наших глазах всегда отражаются другие. Это незнакомцы, которых мы выбираем среди тысяч и миллионов других, чтобы вместе идти вперед, чтобы падать и спотыкаться. Кому-то улыбается удача, и они делят дорогу жизни с сильными, добрыми и честными людьми. Так повезло и ему. Уже начинало светать и от ощущения того, что в нем пребывает отражение каждого из них, ему стало легко и спокойно. Воспоминания вылетели в раскрытое окно и он, наконец, заснул.
Глава 1.
В начале девятого, когда солнце совсем скрылось за горизонтом, улицы освещали только редкие фонари да свет, льющийся из окон последнего этажа высотки. Район под названием Взлетка начали застраивать в девяностые годы, а в начале двухтысячных он приобрел статус нового бизнес центра города. На земле, где некогда располагался аэропорт, где после второй мировой войны хоронили пленных японцев и куда сливали остатки авиационного топлива, вырос район небоскребов, с рыночной ценой квартир за квадратный метр, не уступающей московским. Но вряд ли кого-то это бы смутило, ведь где только не находили свой последний покой заблудшие души, да и весь Красноярск был одним большим радиоактивным могильником. А авиационное топливо? Тьфу. Так может деревья будут расти выше, да трава зеленее? Но здесь не было ни парковых зон, ни цветущих аллей. Лишь череда высоченных каменных домов, изрешеченных узкими извилистыми тротуарами.
На последнем двадцать пятом этаже высотки располагалось три квартиры. Одна из них так и не была продана, вторую приобрел молодой бизнесмен из Екатеринбурга, чтобы не жить в отелях на время деловых встреч, за последний год он появился здесь всего лишь раз, дела не клеились, ну, а третья двухуровневая квартира принадлежала Максиму Бортнику – сыну олигарха Игоря Константиновича Бортника, некогда владевшему никелевой корпорацией “Сибирский никель», а сейчас строившего политическую карьеру в Москве.
Макс был натурой горячей, взрывной, любящей вечеринки. Квартира его стала пристанищем заблудших душ. Сюда не требовали приглашения, двери никогда не закрывались. Здесь всегда была еда и выпивка, место, где можно было прилечь, кресла, с видом на Красноярск, где можно неторопливо беседовать. Часть первого этажа занимали три стола с зеленым сукном для игры в покер, слева в углу была сцена – подиум с пианино и барабанной установкой, в центре стоял огромным п-образный диван, а напротив телевизор с диагональю в 75 дюймов, возле входа располагалась