Волна и камень. Илона Якимова

      Бежали без огней. Черные фигуры мелькали мимо проулков по кривым улицам, еле уловимые досужему глазу в ночной темноте. Только снег высвечивал то там, то здесь мельтешащие тени, да хором и вразнобой поскрипывали сотни ног: «хрухрухру…». В безлунную пору января, в часы меж волка и собаки, в самое глухое время, когда уж давно все добрые люди разбрелись по опочивальням, а первая молитва еще нескоро, отряды князя Шуйского по прозвищу Немой спешили взять власть.

      Лились не наобум: все наперед было схвачено, куплено, улажено. Калитки услужливо приоткрыты, языки колоколов – приторочены вервиями. Пока хвосты вотчинной дружины еще извивались по утоптанному снегу мостовых, голова чудовища, пришедшего покуситься на святое – на помазанного богом правителя, двенадцатилетнего Иоанна Васильевича – окружала палаты великого князя.

      Тихо, как во сне, и слаженно, будто красные злые муравьи, окружили – и бросились. Глухие удары, звяканье кирок и ломов, скрежет отдираемого от дерева железа – и вверх по лестницам. Узко дружинникам – в затылок друг другу продавливаются они к покоям малолетнего Иоанна. Навстречу им выскакивают, давят вниз, хрипят и валятся под короткими ударами клинков рынды великого князя и личная охрана опекуна правящего отрока, князя Бельского.

      – Живьем брать!

      Это снизу, со двора донесся крик. Шуйский-Немой влетел под окна на вороном жеребце, взял поводья на себя, приподнял на дыбы. И крикнул сызнова:

      – Живьем!

      С дробным перестуком к оконцам светлиц приставляют лестницы, карабкаются. На крепостной галерее неподалеку разворачивают туда, где хоромы, захваченные единороги. Быстро, с должной выучкой каждый отряд занят своим делом. Доносятся лязг, сдавленные крики, и внезапно ночь разрывает пушечный выстрел. Каменное ядро высаживает цветные куски слюды на окне великокняжеского покоя, разносит в шматки кованую частую раму и ровнехонько вылетает с другой стороны через такое же окно. Через сквозную дыру ошарашенный таким удачным выстрелом пушкарь с удивлением видит брезжущий рассвет.

      Шум внутри здания внезапно стихает. В окне появляется рука в расшитом золотом кумачовом рукаве. Рука машет боярской горлатной шапкой, а голос – низкий голос воеводы Бельского – рычит:

      – Стой! Если не боишься Страшного Суда – охолонись! Не бери великий грех на душу!

      Широкобородый и грузный Шуйский-Немой приподнимается на стременах и во внезапной тишине говорит, едва лишь возвысив голос:

      – Сдавайтесь на милость и ублюдка Иоанна – вперед,