«Люксембург» и другие русские истории. Максим Осипов
я заплачу, он же вам все разнесет!
– Успокойтесь, пассажир, – говорит проводница. – Дружок его где?
– Да он еще в этой, Сви́ри, Свири́, не знаю, как правильно, вышел.
– Куда он там вышел? Билет до Петрозаводска! – Раскричалась. – Сортир засрал своими газетами! Всю пачку взял! Туалетной бумаги мало?
При чем тут сортир? Пассажиру плохо. От нее помощь требуется, а не истерика. Он там уже, небось, головой об стены бьется. Все, поздно, прорвало:
– Сейчас разберемся с вашим купе, мужчина! Снимем вообще с поезда! – Убежала куда-то. Черт, страшно в купе заходить. Стою возле двери, жду.
Станция «Пяж Сельга». Милиционер идет. Да, этот разберется. Я, кандидат медицинских наук, не разобрался, а он разберется. У товарища Дзержинского чутье на правду.
– Так, документики приготовили.
На мои он едва взглянул. А с Толей произошла ужасная вещь: он забрался на столик и принялся колотить башмаком в окно. Не с первого раза разбил, но разбил: осколки, холодный ветер, кровь. Случилось все быстро. Милиционер ударил Толю резиновой палкой по ногам, и тот повис, схватившись руками за верхнюю полку. Потом грохнулся на пол. Как его выволакивали, я не видел, проводница меня увела к соседям – к приятному молодому человеку и девушке.
Толю били под нашими окнами не меньше минуты: прибежал какой-то парень в спортивном костюме, странно легко одетый, еще милиционеры. Били черными палками и кулаками. Так лечат у нас белую горячку – не самое, прямо скажем, редкое заболевание. Стоит ли подробно описывать? Есть у них термин – «жесткое задержание». В какой-то момент мне послышался костный хруст, хотя что там услышишь за двойными-то стеклами?
Били и что-то приговаривали, о чем-то даже, видимо, спрашивали. Сбоку откуда-то приволокли Серого, тоже били. Серый сразу упал, спрятал голову, сжался весь, с ним они так не старались. Устали, служители правопорядка.
Мы наблюдали за этим ужасом из окна, потом поезд тронулся.
– Ужас, какой ужас! – девушка плачет, зачем мы позволили ей смотреть? – Как страшно! Не хочу, не хочу жить в этой стране!
– Вот – то, о чем я говорил, – произносит молодой человек. – Но вздыхать на эти темы, охать, контрпродуктивно.
Я не сразу понял, что натворил. Так после роковой медицинской ошибки некоторое время отупело смотришь на больного, на экраны приборов, на своих коллег.
– Они отлично подходят друг другу, – продолжал свою речь молодой человек, – избиваемые и бьющие. Вот если бы профессора из Беркли так избили, то он бы повесился от унижения. А эти встанут, отряхнутся, до свадьбы заживет.
– А вы бы? – спросил я. – Вы бы что сделали?
– Я бы? – он улыбнулся. – Уехал.
Мы все трое, по-моему, не очень соображали, что говорили.
– А отчего не уехать, – вступает девушка, – пока не побили? Нормальные люди не должны тут жить.
Мой новый товарищ опять улыбается:
– Не представляю, как пережил бы это путешествие, когда б не милая моя попутчица. В этом поезде даже нету СВ.
Я огляделся: странно,