Стрекозка Горгона. 1828 год. Елена Гостева
благородных девиц учителя, доктор и прочие мужчины, без коих, к сожалению, не обойтись, подбирались особенные – самые невзрачненькие, преклонных лет и обязательно женатые. Даже истопники здесь должны были быть старыми либо уродливыми. А то, не дай Бог, вдруг юная смолянка на какого-нибудь слугу засмотрится? Екатерина Дмитриевна не знала о принципе, которому неуклонно следовала директриса при подборе персонала, но из-за него и она, преподавательница, была ограждена от «соблазнов».
Красивыми мужчинами, на которых могли любоваться смолянки, были лишь Романовы – члены императорской семьи, посещавшие директрису, иногда присутствовавшие на экзаменах иль приводившие в Смольный, как на экскурсию, иностранных гостей. Но кто Романовы для благоговейно взирающих на них институток? Небожители! На них все в Смольном смотрели с обожанием и трепетом. Может ли воспитанница иль молодая преподавательница вести беседу с ними? Она смела лишь отвечать на вопросы, если те удостаивали её чести спросить что-нибудь. И если к ней обращался с самым пустяковым вопросом кто-то из великих князей, их кузенов, иль – о, чудо! – сам император! – барышня считала это величайшим счастьем, на всю жизнь запоминала. И потом долго перебирала в памяти каждое слово высокого гостя, его взгляд, выспрашивала у подруг, как это со стороны выглядело: достаточно ли низко она присела в реверансе, изящно ли кланялась, учтивыми ли были её слова. После визита высочайших гостей в Смольный и преподавательницы, и воспитанницы с восхищением, почти замирая от вздохов, обсуждали, сколь хорош император, ни в какое сравнение с другими принцами крови не идёт. Например, его кузен, принц Виртембергский, похож на нашего императора, все это признают, однако Николай Павлович и выше, и стройнее, и обаятельней. Повторяли, что наш император напоминает античные статуи самых красивых римских патрициев, хотя и римским патрициям далеко до него. Те только что древние.
И вот Екатерина Дмитриевна оказалась в обществе молодого красивого офицера, который смотрел на неё тепло и внимательно, а она робела перед ним больше, чем перед строгой начальницей института.
– Хотите, сплаваем к тому берегу, там на лугу можно собрать прекрасный букет, – предложил он.
– Не надо. Куда я дену его? Пусть цветы останутся на лугу, там им хорошо, а в моих руках они быстро завянут.
– Вы поставите их в вазу, и если будете менять воду, они простоят несколько дней.
– Но всё равно погибнут, их придётся выбросить. Мне будет жаль.
– Но на луг всё равно придут косари, и цветы падут под косой, превратятся в сено. Хорошо ещё, если их съест какая-нибудь прекрасная лошадь, а если они достанутся глупой корове иль туполобому барану? По-моему, если они несколько дней будут украшать Вашу комнату, они сами будут более счастливы. Лучше жить всего два-три дня для того, чтобы доставлять удовольствие Вам, чем пожить чуть дольше никем незамеченными, неоценёнными и стать пищей для скота. Если уж умирать, то ради Ваших прекрасных глаз, а не коровьего желудка!
– Как странно Вы говорите… Нет, нет, не