Детектив для уютной осени. Татьяна Полякова
При этом он необыкновенно гордился собой – часы-компьютер показывали десять триста!.. Первый день отпуска начался отлично.
Пить хотелось так, что слюна казалась сухой, как папиросная бумага, но идти за водой не было сил.
Василий Васильевич встал, добрел до фонтанчика, попил из чаши немного дождевой воды и умылся.
Вода привела его в чувство, но идти он все еще не мог.
Он вернулся в кресло и сидел, слушая, как шумит море – шу-уф, шу-уф! – до тех пор, пока не начал замерзать. Тогда он еще немного попил из фонтана, утерся полой майки, вошел в гостиную, закрыл за собой дверь и опустил чугунный штырек.
Здесь никого не было, из столовой не доносилось ни звука. Должно быть, в кухне шли приготовления к завтраку, но весь остальной дом словно вымер. Или еще спал?..
Василий Васильевич, держась за перила то одной рукой, то другой, то сразу обеими, взгромоздился на второй этаж, немного полежал на диване, потом полежал в кресле, потом нашел в себе силы пустить воду и залезть под душ.
Его уже не тошнило и не качало из стороны в сторону.
К концу отпуска он будет пробегать эту десятку легко! Туда по пляжу, а обратно по шоссе. И лестницу одолеет!..
Сумки так и стояли посреди комнаты, Василий Васильевич, вытирая голову, посмотрел на них скептически – разбирать, не разбирать?
И решил не разбирать. Ну их к лешему.
Штаны и рубаха у него есть – надевал только один раз, можно не менять, – а на остальное наплевать, потом как-нибудь разберет.
Пятерней он пригладил волосы – они всегда завивались после душа и торчали в разные стороны, как у поэта Есенина, отчего Василий Васильевич их терпеть не мог и старался стричь как можно короче.
Кстати, нужно будет подстричься. Спрошу у Виктора Захаровича, где парикмахерская.
Спустившись вниз, он заглянул в гостиную – никого, потом в столовую, где тоже не было ни одной живой души.
Меркурьев прошел к буфету, включил кофемашину и подождал, пока она проснется, встрепенется и приготовится к работе. Пока машина фыркала и мигала, он подошел к окну.
Неяркое желтое солнце сделало буковый лес золотым и бронзовым в глубине. Могучие стволы, освещенные с одной стороны, казались ненастоящими, нарисованными. Трава под деревьями была совсем зеленой, свежей, будто только что вылезшей. Меркурьева всегда поражала эта зеленая калининградская трава – в ноябре!.. На широком кусте с разноцветными листьями качалась сорока. Как только ветка замирала, сорока подскакивала и снова начинала качаться. С ветки время от времени слетал желтый лист.
Василий Васильевич чувствовал себя так, словно всю жизнь прожил в этом доме, по утрам смотрел в окно, и сорока была его подругой. Ничего не могло быть лучше холодного воздуха, разноцветных листьев, на которых кое-где дрожали бриллиантовые капли вчерашнего дождя, осени, вздыхающего моря и сороки на ветке.
Он сделал себе кофе – крепкий и с сахаром – и пошел проверить, как там «Философия Канта».
Игры с Кантом его забавляли.
Вчерашняя чашка