Банкир на мушке. Николай Якушев
в своей жизни, так это именно Надежду Николаевну, худощавую подтянутую женщину с пронзительным взглядом и тихим беспощадным голосом. Этим голосом она могла довести до слез любую медсестру, любую санитарку. Да и врачам порой от нее доставалось. Хирурги за глаза называли ее железной леди. Надежда Николаевна знала свое дело и свое отделение как пять пальцев и не прощала ни малейшей нерадивости. Невытертая пыль на подоконнике или не приготовленный вовремя дезраствор грозили виновнице таким разносом, после которого многие писали заявление об уходе.
Идеальный порядок и стерильность были ее манией. Именно этого она требовала от каждой новой медсестры с самого первого дня. Она вводила в курс дела каждую из них – Карину, разумеется, в том числе, – лично демонстрируя, как готовить материал для стерилизации, как правильно обрабатывать руки перед операцией, как раскладывать на столике инструменты, как заполнять документацию, как выхаживать больного. Урок был стремительным, но доходчивым – сообразительные схватывали его на лету. Тех же, кто не умел учиться быстро, ждали ежедневные неотвратимые разносы, учиненные негромким зловещим голосом, от которого самые крепкие рыдали в голос.
Некоторые девчонки, набираясь нахальства, пытались на Надежду Николаевну жаловаться, но это кончалось плачевно – начальство неизменно оказывалось на стороне старшей сестры, и бунтовщицы в итоге с позором покидали больницу.
Карина оказалась сообразительной – настолько сообразительной, что хирурги вскоре стали все чаще привлекать ее к участию в операциях. И не за черные брови, разумеется; над окровавленным операционным полем, в лучах белого света, между жизнью и смертью эти добродушные мужики, выпивохи и бабники, напрочь забывали о своем легкомыслии, становились злыми и сосредоточенными, думали только о деле и не прощали ни малейшей ошибки. Карина почти не делала ошибок. Более того, она без особых усилий осваивала и то, чего от нее не требовали. Она многому нахваталась у хирургов, стоя вместе с ними возле операционного стола, именно поэтому сегодняшней ночью Леснов, не колеблясь, взял ее в помощники, и она справилась. Игорь Анатольевич Можаев, добрейший человек, не один раз, сокрушенно покачивая головой, говорил: «Тебе, красавица, в институт надо! Ты тут тогда всех мужиков за пояс заткнешь!» Она отмахивалась – без того в жизни забот по горло. Но слушать такое было приятно.
Ценила ее и Надежда Николаевна, хотя старалась внешне этого не подчеркивать. Однако, общаясь с Кариной, она вдруг странным образом менялась – глаза ее теплели, а голос хотя и оставался тихим, но жесткие интонации совершенно из него испарялись. Можно сказать, Надежда Николаевна держалась с ней на равных.
Но однажды Карина все-таки испытала на себе гнев старшей медсестры. Та пригласила ее к себе в конце рабочего дня, и по тому, каким тоном это было сделано, уже можно было догадаться, что ничего хорошего Карину не ожидает. Однако, не чувствуя за собой никакой вины, она вошла в крошечный кабинет старшей без страха и, сунув руки в карманы халата, выжидающе остановилась