Марди и путешествие туда. Герман Мелвилл
и оставит нас обоих в воде. Короче говоря, Ярл, потомок суеверных старых скандинавов, был наполнен древнеисландским тщеславием и всей мифологией чудес Валгаллы, находящихся в земле гоблинов и чаш. Неудивительно, что, ожидая катастрофу в перспективе, он снова упрашивал меня оставить невезучее судно с его призрачным корпусом, неспособным нести нас. Но я отказался.
Нельзя связать все вещи воедино. Будучи в каюте, мы прошли через хлебную кладовую и, обнаружив качество её содержимого намного выше нашего собственного, заполнили им наши карманы и иногда угощались самостоятельно в перерывах между поисками. Затем морскую хлебную корзину мы выволокли на палубу. И впервые, начиная с момента прощания с «Арктурионом», полностью подавившего нашу жажду, наш аппетит вернулся с большим воодушевлением; и, не придумав ничего лучше, чем бы заняться до рассвета, мы принялись поедать хлеб, усевшись в середину квартердека, и, скрестив ноги перед собой, решили закончить осаду, подобно Великому Турку и его визирю Мустафе, стоявшими перед Веной. Наш замок – хлебная кладовая – имел обычный вид: продолговатая дубовая коробка, очень разбитая и повреждённая, – и, как мраморы Парфенона, по всей поверхности был испещрён надписями и резьбой: грязные якоря, пронзённые сердца, альманахи, двойные шкивы, любовные стихи, верёвочные узлы, короли клубов и различные мистические изображения, выполненные мелом старыми финскими моряками из избранных гороскопов и пророчеств. Ваши старые надписи – весь Дэниэлс. В одной из стен находилось круглое отверстие, через которое приглашённым выдавался хлеб.
И величавыми были движения рук той ночью, а также многозначительные и серьёзные взгляды Мустафы при каждом внезапном скрипе мачты или оснастки. Словно Валтасар, мой царственный Викинг ел с большим страхом и дрожью, внезапно и часто прерываясь, чтобы понаблюдать за дикими тенями, мелькающими на крепостных стенах.
Глава XXI
Привет, Человек!
Медленно, судорожно пробилось утро на востоке, осветив опустевший бриг, тяжело плывущий по воде, вяло плескавшейся под его корпусом. Прыгая с волны на волну, наша верная «Серна», словно преданная собака, всё ещё плыла рядом, подобно пойнтеру на поводке. Время от времени она отставала и сразу же, подхваченная волной, как молния, мчалась вперёд, пока её не обуздывала привязь, и снова уходила назад.
Как только забрезжил серый свет, мы осторожно и тщательно исследовали особенности судна, поскольку они одна за другой стали более явно вырисовываться. Каждая вещь казалась более странной теперь, чем когда частично была видима в тёмную ночь. Балясины, или стойки фальшборта, были грубо обструганы, на некоторых всё ещё присутствовали остатки коры. Неокрашенные стороны оставались с тёмными, необработанными поверхностями. Румпель был перекошен, словно сук, решивший самостоятельно прорасти через палубу, словно дерево, стоящее само по себе.