Огни святого Эльма. Дарья Кузнецова
матросы бросились врассыпную.
Боцман вернулся к Соне, брезгливо вытирая руки.
– Не бойтесь их. В общем-то, они неплохие парни. Ну, сбились с пути истинного. Да. Нам ведь трудно на этом корабле.
А тем временем на пристани показалась еще одна фигура. Это был мужчина лет сорока. В джинсах, черной рубашке и сандалиях. У него были темные прямые волосы, спадающие до плеч. Худое аскетическое лицо, пронзительные черные глаза. На груди висел большой позолоченный крест. В руках он нес высоко над головой еще одно большое деревянное распятие.
Он, молча, прошествовал по трапу.
– Ну, как, Ханс? – равнодушно спросил боцман вновь пришедшего. – Опять лез ко всем со своими проповедями? Морду тебе не набили?
– О, люди везде одинаковые, – ответил тот, кого назвали Хансом, низким грудным голосом. – Во все времена люди забывают Всевышнего и предаются пороку. И ходят по хотениям своей плоти. Не хотят знать, что их ждет впереди суд Божий, погрязают в самых низменных пороках, ведомые греховными страстями, не хотят видеть, что дьявол обманывает их, закрывает им глаза и толкает в бездну, в пучину. Они равнодушны к страданиям других, думают о своем богатстве, о своих удобствах, об удовлетворении своих похотей. И сейчас, в это время, люди таковы.
– Плохой ты проповедник, Ханс, – сказал боцман, затягиваясь трубкой.
– О, конечно! – продолжал тот, видимо, уже войдя в раж. – Я грешнейший и худший из всех людей. Но я, по крайней мере, понимаю свою греховность. Я стараюсь каяться. Может быть, Господь пошлет мне прощение.
– А ты поменьше осуждай других и смотри на себя.
– Я никого не осуждаю! Но я не могу закрыть глаза и не видеть, что весь мир погряз в самых гнусных пороках. Хуже, чем перед потопом.
Он посмотрел на Соню, как будто только первый раз увидел.
– Юная госпожа, – с пафосом воскликнул Ханс по-английски, – бегите с этого проклятого корабля. Конечно, весь мир лежит во зле. Но на этом корабле живет сам сатана. Этот парусник, и люди на нем, прокляты за свой грех, за свою дьявольскую гордыню. Бегите отсюда, пока не поздно.
– Заткнись, Ханс, – вяло проворчал боцман. – Иди в свою каюту и проповедуй там тараканам.
– А ты старайся избавиться хотя бы от пагубной страсти курения, – посоветовал Ханс боцману. – Может быть, тогда Господь, видя твое усердие, пошлет тебе силы к истинному покаянию.
– Ты за меня не беспокойся. Вон пошел, – повысил голос боцман и угрожающе поднял руку.
Смерив его гневным взглядом, Ханс повернулся и, ссутулившись, пошел дальше, подняв над головой свой деревянный крест.
– Что он говорил, господин Питер? Какое проклятие? – спросила Соня.
– О, это долгая и грустная история, – ответил Ван Гольф, вытряхивая трубку об борт.
– Ах, значит, это, действительно, что-то страшное!
– С вами не случится ничего плохого, если покинете корабль до захода солнца. Но мы с капитаном уж это обеспечим, – повторил боцман.
– Какой ужас, – подумала Соня. – Надо пойти, скорее, переодеться, взять Данилу и уходить.
Из