Настоящая принцесса и Наследство Колдуна. Александра Егорушкина
голосов, правда, не доносилось, как Лиза ни вслушивалась. Лиза точно знала, что ничего она не выдумывает, картина действительно звучит. Как, впрочем, и многие другие картины. В Эрмитаже, например – она сколько раз слышала, хотела даже Маргаритиному папе сказать, когда он их компанией по музею водил, да побоялась – не поверит. (Илья Ильич вообще после прошлогодних событий просил ему ни о каком волшебстве не напоминать – мол, он и так старается все это забыть как страшный сон).
Родительский портрет, впрочем, звучал все время по-разному – но, может быть, и другие картины по-разному звучат, если слушать их каждый день. Иногда Лиза подумывала, не рассказать ли об этом Маргарите или лучше сразу Илье Ильичу, но каждый раз смущалась и помалкивала. Если уж про эрмитажные смолчала…
А еще Инго как-то – уже давно – говорил, что ему однажды показалось, будто на портрете что-то изменилось, какие-то мелкие детали. Но, наверное, действительно показалось. Не может же портрет меняться. Ей, правда, иногда и самой чудилось, что тени лежат иначе или цвет стал чуточку другой, – но ведь и освещение здесь, в галерее, все время разное…
И тут Лиза застыла на месте.
Розы на мамином зеленом корсаже – вышитой, алой, – не было!
Лиза ойкнула.
Зато роза появилась у мамы в руке. Кованая, металлическая, на стебле – длиной с едва начатый карандаш. Мама держала ее в тонких пальцах, у самого ворота. Странная какая-то роза… для брошки слишком крупная…
Лизе стало жарко. Она внимательно вгляделась в картину – как, оказывается, трудно вглядываться, когда привык слушать! А потом подхватила юбки и со всех ног кинулась обратно к Бабушке. Срочно рассказать ей, она удивится и обрадуется, ей полезно радоваться…
Бежать по галерее и тем более подниматься по лестнице в платье, которое по радингленским понятиям считалось повседневным, было неудобно, и на бегу Лиза мысленно шипела от досады – в джинсах и безо всяких оборок она бы добралась до Бабушкиных покоев в два раза быстрее.
– Лиллибет! – ахнула королева Таль, когда принцесса вихрем влетела в ее спальню. – Ты же у меня только что была! В школу опоздаешь!
– Бабуля, там картина меняется! – выпалила Лиза, присела на край Бабушкиной постели и выложила все на одном дыхании.
Потом посмотрела на Бабушку и оторопела.
Лицо у той стало совсем траурное.
– Бедная девочка, – проронила Бабушка, и Лиза не сразу поняла, к кому это относится – к ней или к маме. – Не надо придавать этому значения. Уна вполне могла как-то заколдовать картину, вот она и меняется. Поверь, это ничего не значит.
– Как – заколдовать?! Мама что, была волшебница?
– Твоя мама была… ведьма, – словно через силу, выговорила Бабушка и тотчас поправилась, – волшебница. Не пугайся, Бетси, я не вкладываю в слово «ведьма» ничего дурного, просто однажды в детстве я поймала ее на колдовстве и запретила впредь этим заниматься. Раз и навсегда. Она, конечно, обиделась, даже не разговаривала