Поджигатели. «Но пасаран!». Ник. Шпанов
и молча, в задумчивости смотрел ему в лицо, словно надеясь найти в чертах старика решение мучивших его сомнений: писать или не писать?
– Итак?.. – повторил Гаусс.
– Что это может дать? – спросил Оскар.
– Все! – с неожиданной для самого себя решительностью отрезал вдруг Гаусс. – Этим мы можем заставить его отказаться от вмешательства в дела армии, мы можем сохранить свое положение, мы можем…
Гаусс, не договорив, сделал размашистое движение рукой, означавшее широту раскрывающихся горизонтов.
– Оставив его у власти? – в сомнении спросил Оскар.
– Пусть будет фюрером и пока еще рейхсканцлером, а там…
– Но ведь он хочет совсем не того. Я понял: он хочет стать президентом. А я видел его глаза, я говорил с ним, я понимаю, что значит оказаться во власти этого человека… – Оскар прикрыл ладонью глаза, силясь представить себе того, кто заставил его уйти от смертного одра отца, бросить на произвол судьбы завещание президента, отдать столь важный документ в грязные руки ефрейтора-шпика. И, по-видимому, этот образ представился ему достаточно ясно.
Оскар зажмурился и провел ладонью по лицу, силясь отогнать отвратительное видение коротконогого человека с широким задом, тяжелыми, как у гориллы, руками, со взглядом маньяка…
– Быть может, этого не следует делать? – спросил Оскар с нерешительностью.
– Разве не это привело вас сюда?! – сердито спросил Гаусс. – Разве вы не хотели знать мое мнение!.. Как офицер, как немец, как сын своего отца вы не имеете права не сказать того, что знаете о проделке «богемского ефрейтора»… Ведь так и только так ваш покойный отец называл этого выскочку. И вспомните еще: «этот богемский ефрейтор никогда не будет моим канцлером»…
– Тем не менее… – грустно покачивая головой, проговорил Оскар.
– Тем не менее он стал канцлером?.. И теперь он станет еще президентом и усядется в кресло, где сидел покойный фельдмаршал!
Оскар стоял в нерешительности. Теперь его охватил страх, и он пробовал возражать, доказывать, что, может быть, Гитлер ничего плохого и не сделает с завещанием. Что, может быть, он просто опубликует его, отступив перед волей покойного президента. Ведь говорят же, будто он уже просил Папена выступить в рейхстаге, чтобы огласить завещание…
– Но откуда вы знаете, что это будет за завещание? – гневно крикнул Гаусс.
– Вы думаете, он может решиться… что-нибудь изменить в документе?
– «Что-нибудь изменить!» – передразнил Гаусс. – Он просто перепишет завещание, как ему захочется.
– Там стоит имя Папена!
– А будет стоять его имя… «Богемский ефрейтор» – президент Германии?.. – Гаусс ударил рукой по подлокотнику. Но ладонь только глубоко ушла в мягкую кожу, не издав даже сколько-нибудь громкого звука.
– Но там стоит подпись отца.
– Вы же сказали, что эту подпись должны были сделать вы, вы сами… Так что же удивительного в том, что вы сделаете ее еще раз, когда он потребует?
– Господин генерал! – Оскар выпрямился и выставил грудь, как должен был