Русская рулетка. Валерий Поволяев
всяким умом испытывает робость.
Костюрин улыбнулся: вот неожиданное признание! Очень искренний и очень открытый человек эта Аня Завьялова, неискренний никогда бы в этом не признался.
У Аниного дома, такого же строгого, возведённого в классическом духе, как и дом, где жил начальник заставы, они остановились. Костюрин спросил с сожалением, которое не смог скрыть, впрочем, он и не очень старался скрыть:
– Мы уже пришли?
– Пришли.
Задрав голову, Костюрин пробежался взглядом по небу, на котором не было ни одного светлого пятна, произнёс озабоченно:
– На заставе будет тяжёлая ночь.
Аня сочувственно наклонила голову:
– Вы – пограничник? Нарушают границу часто?
– Бывает, – неопределённо ответил Костюрин.
– Беляки?
– И они тоже, – тут Костюрин неожиданно замялся, переступил с ноги на ногу и нерешительно проговорил: – Аня! – проговорил и умолк. Лицо у него обузилось, словно бы он собирался идти в атаку, на лбу возникли морщины, губы сделались непослушными. – Аня!
Что-то с Костюриным произошло, а что именно, он и сам не знал. Пока не знал… Наверное, такое иногда бывает с людьми.
– Да! – Аня вопросительно глянула на Костюрина.
– Давайте как-нибудь встретимся ещё, – наконец, решился Костюрин, одолел препятствие, возникшее в нём.
– Давайте, – не стала жеманиться Аня, – приходите к нам в театр… Или ещё лучше – у нас в квартире стоит телефон. Запишите номер и позвоните. Мы договоримся.
Костюрин готовно, будто мальчишка, закивал головой, достал из сумки блокнот и карандаш… Сдержать предательской улыбки он не смог – это была, если хотите, победа, его личная победа над самим собой. И как только люди относятся к прекрасным мира сего без внутреннего трепета и робости, Костюрин не знал. Он так не умел…
Глава вторая
Советская власть молодому питерскому учёному Владимиру Таганцеву не нравилась. Не нравились матросы, умеющие лихо цыкать сквозь зубы; не нравились бывшие проститутки, нацепившие на головы красные косынки, нарядившиеся в кожанки и объявившие себя комиссаршами – шлёпнет такая иного столичного интеллигента и не поморщится; не нравился Ленин с его жёсткой картавинкой, – больше нравился Троцкий, желчный, как перец, второй после Ленина человек в России, с пронзительными, будто у ястреба, глазами, очень цепкий; не нравился беспорядок на петроградских улицах – много грязи, много нищих, много ободранных, в лаптях и заплатах крестьян, которые надеются зашибить в городе немного денег и увезти их в деревню, чтобы подпитать своих детей, но не у всех это получается. Крестьяне приезжают сюда и уезжают толпами, грязи после них остаются горы – не свернуть… Много чего не нравилось Таганцеву в новой власти и в новых порядках.
Он решил бороться. Бороться можно, конечно, по-разному. Можно взять пару браунингов и явиться на какую-нибудь современную маёвку, на которой будет выступать Ильич, и пальнуть в него – это один метод; можно хорошо поработать и стать важным большевистским функционером, например, наркомом, – и там уже, находясь наверху, основательно