Кремль. Иван Наживин
поторопился прибавить Павел. – У Нила сердце доброе. Раз вы столько прошли, как же можно отказать вам? Ничего, я поговорю… Вот к вечеру, Бог даст, подморозит, я и провожу вас в скит. Ничего, как-нибудь с Божией помощью уладим. Я всегда жалею, когда человек за добром пришел, а перед ним дверь закрывают. Конечно, много так, зря, из любопытства ходят, то другое дело, а тем, кто ищет правды Божией, как заградить им путь? Благословен грядый во имя Господне, сказано… Да что мы, гости милые, в избе-то дябим? – вдруг спохватился он. – Пойдемте-ка над рекой лучше посидим, полюбуемся, порадуемся…
Они проходили уже мимо церковки, когда из лесу на прекрасном, до ушей мокром коне выехал вдруг молодой боярин. За ним спели двое вершников, а сбоку поспешал, тоже весь мокрый, весь в болотной тине, монах с сивой бородой. Красивое лицо боярина было угрюмо, и темным огнем горели красивые, слегка косящие глаза.
– Ну, спасибо тебе, отче… – останавливая коня, проговорил он. – Замаял я тебя…
– Не беда, княже… – отвечал монах, вытирая платом грубоватое умное крестьянское лицо. – Для Бога потрудиться не грех. Ты уж нас, простецов, прости, что не могли принять тебя как подобает…
– Я не пировать к вам, отче, приехал… – сказал всадник. – У вас ищут того, чего у нас на Москве уж не водится…
Умные глазки монаха осторожно блеснули.
– Что это ты баешь, княже? – усмехнулся он. – Там у вас сам митрополит всея Руси, и епископы, и вся сила церковная…
– Митрополиты да епископы… – насмешливо повторил князь, и ноздри его раздулись. – Им надобе только пиры, да селы, да скакати и смеяти с воры…
Богомольцы переглянулись.
– Кто это? – тихонько спросил отец Григорий.
– Князь Василий Патрикеев… – тихонько отвечал Тучин. – Я с ним, бывало, в Москве встречался. Жадное к добру, но омраченное страстями сердце… Нет, я не хочу, чтобы он меня узнал тут, – ты стой, а я за тобой спрячусь…
– Отец Пахомий, а как дорога в скит-то? – слабым голосом своим крикнул Павел. – Благо, чай?..
– И не говори!.. – махнул рукой монах. – Насилу вот с князем добрались… Жизни решиться можно…
Отец Павел повел своих гостей на обсохший берег над серебряной гладью радостно гуляющей реки, а князь Василий, простившись с монахом, поехал по-над рекой прочь. Много нового, много светлого, много глубокого поведал ему старец Нил, но не излечил мудрый отшельник до конца отравленной души его. Она болела не только страстью неугасимой к Стеше, но и всем тем нестроением и ложью, которыми была переполнена жизнь человеческая…
Он шел жизнью точно по раскаленным углям…
X. Нил
Прийми меня, пустыня, яко мати чадо свое, в тихое и безмолвное недро свое, отбегшаго от лукавыя блудницы, мира сего. О, прекрасная пустыни! Возлюбих бо тя паче царских чертогов и позлащенных палат…
На светку ударил морозец. Лужи все затянуло тонким и звонким ледком. Мхи просохли и хрустели под ногами, как стекло. Звонки были едва видные тропки лесные. В радостном золоте восхода нарядно играли