Прошло и это. Галина Щербакова
Пожалела ее племянница. Ну, ничего, как-нибудь со временем она ей покажет, как та профукала свою жизнь, а не училась у нее, единственной, у кого можно и нужно было учиться.
Надо было бы этой дуре после университета сосредоточиться на школе. Сначала стать завучем, потом – директором, глядишь, доросла бы до районо. Тогда, лет шесть тому, она бы ей помогла, слов нет. Но дура была неэнергичная, беспартийная, муж такой же олух. Чтоб идти вверх, вверх – этого им не дано. Ольга в мать, мещанка и обывательница. И дочки будут в нее. Это она одна в семье прорубила окно на высокий этаж жизни. И не случись горя, не приди этот недоумок со Ставрополья, она бы еще с десяток лет, до своих восьмидесяти доработала бы. Тогда ценили и уважали опыт, знания, квалификацию. Усилием воли Надюша останавливает поток гнева, который идет точнехонько из печени: там возникает изменение, и с легкой тошнотой вверх поднимается злость. Ей это не нужно. У нее больное сердце. Она будет думать о хорошем. О Ваняточке. О том, что он сейчас на синей досточке сечет тонюсенько, как кружево, капустку, а потом за пять минут до конца варки нежно положит ее в борщ, прижав деревянной ложкой, а следом кинет уже готовый растолченный в ступочке кусочек полежавшего на верхней полке сальца с зубочком чесночка, и по квартире пойдет дух настоящего борща, а не того, который показывают по телевизору. Это ж надо! Умники! Кладут капусту раньше картошки и выжаривают томатную пасту до черноты на сковородке, а свеклу варят целиком, чтоб потом вынуть и выбросить. Разве они когда слышали про сало, пожелтевшее на полке, сало, получившее в старении мудрость и запах, который так и просится соединиться с чесноком. Тем, кто знает, что такое дух борща, это известно точно. А Ваняточка – мастер.
Конечно, есть одно «но». Процесс варения сопровождается выпиванием поллитры. Надюша делает вид, что не знает этого. Каждая закладка в кастрюлю, каждая чистка там или рубка начинаются после глубокого выдоха Ваняточки, когда, открыв освобожденный от протеза рот, он заливает в себя «меру», стограммовую стопку. Пять закладок – и нету поллитры. Но он обязательно откроет новую, так сказать, легализованную бутылку, чтоб выпить одну рюмку за общим обедом за ее здоровье. Ничего, ничего! Она встанет. Она победит ямочку, что трепещет в горле. Вот откуда оно взялось, ни с того ни с сего, это подергивание, тик в ямочке?
– Поешь с нами борщика? – больным притворным голосом спрашивает Надюша.
– Нет, спасибо, – говорит Ольга. – Я сыта и не могу по времени.
Она голодная как собака. Но знает, что с дядькой надо будет выпить. И не отделаешься пригублением или полрюмкой, умордует, но без стакана водки мало кого выпустит. Она научилась убегать. В эту маленькую паузу достижения нужной хрусткости капустки надо спрыгивать с парохода. От кастрюли он не отойдет. Это свято. И она влезает в сапоги – отекли сидючи ноги – и уже тянется к двери, когда слышит голос тетки.
– Вернись на минутку. Можешь не снимать сапоги.
Ольга останавливается в дверях.
– Пришли мне свою Катьку.