Сибирь. Георгий Марков
он и напуган, и напряжен до предела. Грудь сильно вздымалась, из-под шапки-ушанки по вискам стекали струйки пота. Человек был одет, как одеваются рыбаки: полушубок под домотканым кушаком, стеганые брюки, бродни с вывернутыми голенищами. На руках кожаные рукавицы. Но в смуглом лице его, в черной кудрявой бородке, в каком-то нездешнем прищуре темно-коричневых глаз, в натужном перекосе плеч было что-то неместное, далекое. В носу обласка лежало несколько стяжек-самоловов, топор, котелок и брезентовый мешок с харчами. Все как у завзятого нарымчанина.
Однако человек, видимо, и сам понимал, что, как он ни замаскирован, ничего не скроет: он птица в этих краях залетная.
– Погоня за мной, девушка, – сказал человек так же спокойно, хотя Поля чувствовала, как дрожит в нем каждая жилка, как дорого ему стоит это спокойствие.
– Я сама из погони, – простодушно призналась Поля.
– Ну, тогда кричи, выдавай меня, – твердо, даже с вызовом, сказал незнакомец и выставил грудь, словно желая добавить к сказанному: «Я хоть и беглец, но не трус!»
Поля в секунду представила, что бы сейчас произошло: Епифан со стражниками кинулись бы сюда, как коршуны на добычу. Не вынес бы человек их ярости, награда-то не зря обещана и за мертвого. Поле стало жутко от того, что могло произойти тут, и, опасливо оглядываясь, она быстро проговорила:
– Прячь скорей обласок вот тут в топольнике, а сам беги в лес. В конце курьи – землянка. Пересиди там день-другой. Уляжется суматоха – весточку подам.
В глазах незнакомца мелькнуло недоверие. Поля заметила это.
– Торопись! И стражники и мужики пьяные. Пощады не дадут! – горячо сказала она.
– Ну, будь что будет! – воскликнул незнакомец и, схватив обласок, легко вытащил его на берег.
Когда он поднял голову, чтобы посмотреть на Полю, ее уже на тропе не было.
Гибкий тальник, по зарослям которого протискивался Акимов, в вершине курьи отступал, берег снова вздымался, и начиналось разнолесье: ель, береза, осина, сосна.
Дверь землянки выходила прямо на курью. Четыре шага вниз – и вот она, вода, а слева и справа – желтые заросли осоки, осыпи синеватой глины.
Из зарослей ивняка Акимов долго наблюдал: не выйдет ли кто из землянки, не подойдет ли кто по тропинке, пролегшей сквозь лес, не подплывет ли кто на лодке. Лишь в сумерках он направился к землянке – пора было подумать о ночлеге. Раскрыл дверь. Пахнуло копченой рыбой, нежным ароматом сена.
Над нарами и столом висели на веревках, протянутых из угла в угол, подвяленные язи, на железной печке стояли чугунок и медный чайник. У двери на полочке – кружка, банка с солью и полковриги черного хлеба.
Акимов заспешил назад. Все в землянке говорило о том, что тут жили люди, и жили недавно, только что. Могло случиться и так: люди немного припозднились на промысле и вот-вот появятся здесь.
Акимов встал за ель, и, прикрытый ее пушистыми ветками, напряженно ждал.
Ветер свистел, раскачивал деревья, похрустывали под