Павел Первый. Николай Энгельгардт
de théologie de Goettingue (глубокая начитанность, блестящее красноречие и литературная производительность в течение долгих лет украшали кафедры богословия Геттингена).
– Sa veuve comtesse Golovkine, née von Mosheim, – воскликнул Шуазель. – Трагическая судьба изгнанников королевской Франции так глубоко тронула чувствительное сердце этой прекрасной и просвещенной женщины, что она стала ангелом-хранителем славнейшего и несчастнейшего из них! Это Жан-Поль-Франсуа, герцог де Ноайль, мать, жена и дочь которого погибли в один день 4 термидора II года эры дьяволов, спущенных с адских цепей из тартара, чтобы истребить все прекрасное Франции! Погибли под ножом гильотины!.. Герцог де Нодиль уже второй год как женат на вдове Головкина и укрылся с нею в скромное поместье, предаваясь наукам и искусствам.
Строганов отдался воспоминаниям о покойном графе Александре Александровиче.
Окончив курс наук в Голландии, он с ужасом вдруг увидел, что ничего не знает, хотя оказывал довольные успехи. «Время моего обучения прошло, – сказал себе Головкин, – а я ничего не знаю! Вина ли это моих наставников? Нет. Эти почтенные люди проявили столько же усердий, сколько и познаний. Виной ли в этом книги, которые я изучил? Неужели вся Европа в течение веков ошибалась в их выборе? Можно ли прийти к единодушному убеждению, что до сих пор вручали юности книги, которые ничему ее не научили? Это немыслимо. Если же я ничего не знаю, то это единственно моя собственная вина. В таком случае начнем что-либо лучшее!» И вот, без всякой чужой помощи, один, запершись в своей келье долгие часы ежедневно, Головкин стал вновь изучать уже пройденные книги, предаваясь глубоким размышлениям. «Если я что-нибудь знаю, – говорил потом граф Александр, – то обязан только этому второму курсу, который меня убедил в том, что мы знаем лишь только то, что сами изучили, без всякой сторонней помощи». Большую часть года философ проводил в поместье около Лозанны. Сельский домик, окруженный старыми кедрами, некогда был обитанием Вольтера, потом принца Людвига Вюртембергского и, наконец, друга принца, графа Головкина.
Окрестности Лозанны живописны. Пленительные места, где озеро радостно сияет дивной лазурью, деревни рассыпаны в тени столетних орехов, древние монастыри!.. Это были прекраснейшие дни Лозанны. Столица земледельческой страны привлекала сельскую аристократию. Звучные имена сеньоров напоминали героические времена отдаленной эпохи, но их возделанный ум, возвышенные чувствования, утонченное в полной простоте обхождение принадлежали лучшему веку Людовика, Фридриха, Екатерины. Прелесть общества, очаровательность женщин соперничали с красотами волшебной природы. В раме зеленых виноградников la pittoresque silhouette du vieux Lausanne вызывал удивление плененного путешественника, равно как грандиозные вершины Савойских гор и поросшие соснами берега Лемана. Все эти преимущества производили магическое влияние на развитых иностранцев. Они прибывали со всех сторон и останавливались в Лозанне. Так перебывали здесь Гиббон, Вольтер, маркиз де Лангарьери, Разумовский, принц Людвиг Вюртембергский, брат императрицы Марии Федоровны и множество других, между которыми философ Головкин занимал место, достойное его происхождения и блестящих