До встречи с тобой. Джоджо Мойес
матч. Вроде бы он заведовал делами замка, с тех пор как оставил хорошо оплачиваемую работу в городе. Наверное, чтобы «не потерять навык», подобно тому как великодушный землевладелец время от времени выкапывает картофелину-другую. Он заканчивал работать ровно в пять вечера и садился смотреть телевизор с Уиллом. Иногда мне в спину летело какое-нибудь замечание об увиденном в новостях.
За эти первые недели я узнала Уилла Трейнора ближе. Я заметила, что он, похоже, решил выглядеть совсем иначе, чем прежде: его светло-каштановые волосы торчали неопрятной копной, подбородок зарос щетиной. Серые глаза – из-за усталости или постоянного недомогания – окружала сетка морщин. Натан сказал, что Уилл редко чувствует себя хорошо. Глаза Уилла казались пустыми, как у человека, всегда на несколько шагов отстоящего от окружающего мира. Иногда мне думалось, что это защитный механизм, поскольку единственный способ примириться с подобной жизнью – сделать вид, будто это происходит не с тобой.
Мне хотелось его пожалеть. Правда хотелось. Когда я замечала, как он смотрит в окно, мне казалось, что он самый печальный человек на свете. С течением времени я поняла, что его состояние связано не только с сидением в кресле и утратой физической свободы, но и с бесконечной вереницей унижений и проблем со здоровьем, опасностей и дурного самочувствия. Я решила, что на месте Уилла тоже была бы ужасно несчастна.
Но Боже праведный, как гнусно он со мной обращался! На любые мои слова у него находился ядовитый ответ. Если я спрашивала, тепло ли ему, он рявкал, что вполне в состоянии попросить второе одеяло в случае необходимости. Если я спрашивала, не слишком ли громко гудит пылесос – я не хотела мешать смотреть фильм, – он спрашивал, не изобрела ли я способ пылесосить бесшумно. Когда я кормила его, он жаловался, что еда слишком горячая или слишком холодная или что я пихаю в него новую ложку до того, как он проглотил предыдущую. Уилл умел повернуть почти все, что я говорила или делала, таким образом, чтобы выставить меня дурой.
За эти первые недели я научилась сохранять невозмутимое выражение лица. Просто поворачивалась и уходила в другую комнату и говорила с ним как можно меньше. Я начала его ненавидеть и уверена, что он это понимал.
Я не подозревала, что смогу скучать по своей старой работе еще больше, чем прежде. Мне не хватало Фрэнка и его искренней радости при виде меня по утрам. Не хватало клиентов, их общества и непринужденной беседы, которая вздымалась и опадала вокруг, подобно ласковому морю. Этот дом, дорогой и красивый, был неподвижным и тихим, как морг.
«Шесть месяцев, – повторяла я про себя, когда мне становилось невыносимо. – Шесть месяцев».
Как-то раз, в четверг, когда я смешивала высококалорийный напиток, который Уилл принимал поздним утром, в коридоре раздался голос миссис Трейнор. Но были и другие голоса. Я прислушалась, стиснув вилку, и смогла различить женский голос, молодой, с аристократическим выговором, и мужской.
Миссис Трейнор появилась в