По ту сторону огня. Василий Головачев
и гелия, плотность которой в полсотни раз (в самом ядре – в сотню) превосходила плотность воды.
Скорость движения возросла. «Крот» проглатывал уже почти сто метров в секунду и, по расчётам, мог преодолеть оставшееся до поверхности расстояние всего за восемь суток.
Заворожённый панорамой бушующего огня, Кузьма замер, забыв и о времени, и о себе, и о подстерегающих их опасностях, и о судьбе экспедиции. Он находился внутри адской термоядерной топки, и от размаха стихии, являвшей собой целую микровселенную, захватывало дух!
Вопреки прогнозам Дэва и ожиданию самих соларнавтов зону лучистого переноса «крот» пересёк без особого напряжения.
Машину трясло, раскачивало, бросало из стороны в сторону, но всё же не так, как в прошлый раз, когда она шла в обратном направлении – к ядру Солнца. Лишь когда солнцеход пересекал тахоклин – относительно тонкий, толщиной всего в два километра, слой плазмы, разделяющий лучистую и конвективную зоны, иными словами – область сдвига (слой конвективного переноса вращался вокруг ядра с другой скоростью, нежели слой лучистого переноса), Дэву пришлось напрячь все свои «мускулы», чтобы удержать солнцеход на траектории возвращения и не сбиться с курса. Однако обошлось.
На пятый день пути «крот» достиг второго обращающего слоя, где термоядерные реакции шли уже неохотно, лишь в редких узлах уплотнений, и до поверхности Солнца, точнее, до его фотосферы, осталось всего сто сорок тысяч километров. Или, иначе, около тридцати пяти часов времени.
Пассажиры теперь почти не покидали отсек управления, в нетерпении ожидая конца пути, и спускались в отсек отдыха лишь по неотложной надобности и для того, чтобы торопливо поесть. Разговаривали мало, но не потому, что надоели друг другу, а в силу того, что понимали друг друга с полуслова.
Впрочем, иногда Ходя ради психологической разгрузки затевал какую-нибудь дискуссию типа той, которая привлекла даже внимание Катерины. Тему дискуссии можно было назвать приблизительно так: «О пользе клаустрофобии для поддержки многовариантной любви при почти полном отсутствии противоположных полов». Что понимал под «многовариантной любовью» сам Хасид Хаджи-Курбан, человек железных моральных устоев, выяснить не удалось, но спорили азартно, особенно Катя, сообразившая, что Ходя имеет в виду их положение: двое мужчин и одна женщина в условиях полной изоляции, и как бы развивались их отношения в случае, если пришлось бы находиться втроём долгое время. Сошлись на том, что, как поётся в песне: «Уйди с дороги, таков закон, третий должен уйти». Иначе какой же ты друг? Применительно к ситуации внутри «крота» «третьим лишним» был Хасид, затеявший дискуссию, он же и уступил в конце концов, дав выговориться спутникам, отношения между которыми уже вполне можно было назвать семейными.
А однажды солнцеход выполз на край удивительного плазменного массива, похожего на снежный склон гигантской горы, и Хасид, остановив машину, тут же вспомнил о своём опыте спортсмена-экстремала.
– Красиво, правда? Вы никогда не спускались с горы на лыжах или на сноубордах?
–