Моя академия. Ленинград, ВМА им. С.М.Кирова, 1950-1956 гг.. М. М. Кириллов
Это доброе дело позже откликнулось мне добром. Но об этом – в свое время.
Моим самым близким другом вскоре стал Саша Шугаев, сосед по койке. Мы были с ним оба небольшого роста, схожие по характеру и всегда ходили вместе. Народ это приметил сразу и прозвал нас «диплококки» и еще – «гемелюсы» (по названию парных мышц бедер). Он приехал в Академию из Белоруссии, из города Шклова. Его мать, как и других женщин села, оторвав от детей, в 1941 году фашисты угнали в Германию. Когда Белоруссию освободили, он жил и учился в детдоме. Школу закончил с золотой медалью.
У него разорвался ремень от шинели. Что было делать? Отпросились в выходной день съездить на барахолку. Она располагалась на Лиговском проспекте у Обводного канала. Народу там было – не протолкнешься. Чем здесь люди только не торговали! Нашли и нужный нам ремень. Боялись попасться военному патрулю, но обошлось. Оказалось, Ленинград – это не только красивые набережные, то есть совсем не Санкт-Петербург, и народ в нем всякий живет, причем живет бедно. У города в разное время были разные названия: Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград. Что нам казалось более правильным и близким? Конечно, Ленинград.
На учебу приехали разные ребята. Помню, Княжев, белобрысый парень, приехал в лаптях из вологодской деревни, но с медалью. Миша Макеев – славный парень, Жора Цыбуляк, остряк и балагур – из Наро-Фоминска. Пока не переоделся в форму, он ходил в бархатной курточке. Ким Сидоров, похожий на артиста Крючкова, бывалый такой, – из города Суземки. Юра Филимонов – москвич – высокий, кудрявый, красивый и ироничный – дополнял картину. Со старослужащими мы знакомились не сразу: их жизненные пути отличались от наших. У нас за спиной была только школа, а у них! Упомяну только о Сереже Мустафине. Он прибыл на курс в звании ефрейтора. Его в 30-е годы нашли маленького на железнодорожной станции в Татарстане, поместили в детдом. Он твердил только, что он – Мустафа. Дали ему фамилию Мустафин, а имя и отчество – в честь тогда очень популярного Сергея Мироновича Кирова. Так что другим моим соседом по койке был татарин. А в целом, и взвод наш, и курс представляли настоящий интернационал! И все – комсомольцы.
Ежедневно в 21 час проводилась вечерняя проверка. Строились в коридоре повзводно. Командиры докладывали старшине курса. Все это происходило весело. Толкались. Звучало и такое: «Сейчас как дам фибулей по мандибуле!» (костью голени по челюсти).
Питались в академической («шеровской») столовой. Шеровской она называлась по фамилии долго работавшего здесь директором тов. Шера. Туда и обратно ходили строем. Помню, в столовой раздатчицей работала молодая женщина по имени Клава. Обходила столы, держа на подносе стаканы с какао, и зычно кричала: «Чья какава?». Ее так и звали «Клава – чья какава». К слушателям она была очень доброжелательной и на них не обижалась. Лет через пятнадцать я встретил эту женщину в академическом детском садике, она работала здесь нянечкой: принимала и выдавала родителям малышей, в том числе, нашего сына Сереженьку. Она мало изменилась.