В «игру» вступает дублер. Идиллия Дедусенко
переселился в сторожку, где и доживал жизнь бобылём.
У Игнатовых бывал частенько. Да и Валентин нередко забегал к нему в сторожку, пока учился в школе. Потом уехал в институт, работал в другом городе и вернулся на родину уже после смерти отца, получив сюда направление в самом начале войны. Отыскал Петровича, вместе погоревали об отце и друге. Когда готовил операцию, спросил старика, может ли он ему чем-то помочь. Петрович сам вызвался быть связным, потому что такой старик, да ещё калека, ни у кого подозрений не вызовет. А уж повадки немцев он ещё с первой мировой знает. В общем, на Петровича можно было положиться, как на самого себя.
До того момента, пока генерал не послал его к Зигфриду, Игнатов не осознавал близость фронта. Но сейчас, проносясь на «газике» по улицам, во многих местах видел то беспокойное оживление, которое создавали люди с узлами, чемоданами, сумками, уходившие из города кто на машинах или подводах, а кто и пешком. При виде этой картины у него сжалось сердце: скоро в его родном городе будут враги, а он не может их остановить. Хорошо, что он и Коля Чернов уже отправили свои семьи за Урал. Враги будут топтать сапогами священную землю, связанную с великими именами России, разрушать памятники культуры, убивать и мучить людей… Как бы ему хотелось быть здесь в такое тяжёлое для города время. Он так рассчитывал на это и наверняка смог бы предотвратить многие несчастья. Но вот мчится, чтобы передать дело разработанной им операции в другие руки.
«Грибника» Валентин увидел среди деревьев неподалёку от дороги. Тот ковырял палкой землю, поглядывая на шоссе. Лица его Игнатов рассмотреть не мог – оно было наполовину закрыто капюшоном. В руке плетёная корзина. По-видимому, тот, кто ему нужен, тем более, что никого другого поблизости и не было. Майор остановил машину и, открыв дверцу, громко спросил:
– А маслята здесь встречаются?
– Хороший грибник находит то, что хочет, – услышал он в ответ.
«Грибник» пошёл к нему, не поднимая головы, и только около машины откинул капюшон.
Так вот ты какой, Зигфрид! Молод, лет тридцать или около того. Глаза большие, карие и как будто исподволь пытаются прочесть что-то в душе собеседника. Слегка раздвоенный твёрдый подбородок в иные моменты придавал его лицу решительное выражение, но в целом он производил впечатление натуры романтической, которая мало согласуется с суровостью военного времени. Он улыбнулся, протягивая руку, и словно шагнул сразу через несколько веков, засветившись восторженной открытостью юного рыцаря. И тут же будто переключился с большого на малое освещение – весь затеплился спокойно-улыбчивым светом.
Игнатова поразила его способность к такой быстрой перемене: за несколько мгновений он увидел трёх разных людей, с различной организацией душевного склада. И при этом Зигфрид, безусловно, красив, очень близок к арийскому типу, имя ему вполне подходит, хотя оно, конечно, не настоящее – у них принято давать разведчикам немецкие имена.
Майор пригласил «грибника»