Конец Великолепного века, или Загадки последних невольниц Востока. Жерар де Нерваль
отправился к нему, пересек площадь Эзбекия и вдруг на углу одной из улиц, ведущей к франкскому кварталу, услышал радостные возгласы, доносившиеся из просторного двора, где в это время несколько мужчин водили по кругу красивых лошадей. Один из них кинулся ко мне и сжал в объятиях. Это был высокий юноша в шерстяном бледно-желтом тюрбане и в синей рубахе. Я видел его на пароходе и запомнил его лицо: оно походило на лица, которые рисовали на крышках саркофагов.
– Хорошо, хорошо, – говорил я этому экспансивному юноше, высвобождаясь из его объятий и озираясь в поисках моего драгомана Абдуллы, но тот скрылся в толпе, наверное опасаясь, как бы не увидели, что он состоит при человеке, который водит дружбу с простым конюхом. Этот мусульманин, избалованный английскими туристами, совсем забыл, что сам Мухаммед был погонщиком верблюдов.
Тем временем египтянин потянул меня за рукав и втащил во двор конного завода, принадлежащего паше. Там, на одной из галерей, я увидел второго своего попутчика – Сулеймана-агу, который полулежал на деревянном диване. Он тоже меня узнал и, хотя был сдержанней в проявлении чувств, чем его подчиненный, пригласил присесть рядом с ним, предложил трубку и велел подать кофе… Хочу указать на такую деталь, характерную для местных нравов: простой конюх незамедлительно счел себя достойным нашего общества, сел на землю скрестив ноги и, как и я, получил длинную трубку и маленькую чашечку горячего мокко, которую подают на специальной золотой подставке, похожей на подставку для яиц, чтобы не обжечь пальцы. Вокруг нас тотчас же уселись и остальные. Абдулла, видя, что наша встреча принимает более благопристойный характер, наконец появился и соблаговолил присоединиться к беседе.
Я уже знал Сулеймана-агу как приятного попутчика, и, хотя во время нашего совместного путешествия мы обменивались только жестами, я счел наши отношения достаточно близкими, чтобы, не испытывая неловкости, рассказать ему о своих делах и попросить совета.
– Машалла! – вскричал тот. – Шейх прав, молодой человек ваших лет уже несколько раз должен быть женат!
– Вы знаете, – робко заметил я, – моя вера позволяет брать в жены только одну женщину, с которой уже нельзя расстаться, поэтому у нас обычно долго думают, прежде чем предпринять этот серьезный шаг, чтобы потом не раскаиваться.
– Но я же не говорю о ваших руми (европейских женщинах), – возразил тот, ударив себя по лбу, – они принадлежат всем, а не только вам одному; эти бедняжки полностью обнажают лица, и не только перед теми, кто хотел бы их увидеть, но и перед теми, кто этого не хочет. Представьте себе, – обратился он с усмешкой к остальным туркам, которые слушали наш разговор, – что все эти женщины смотрели на меня на улице глазами, полными страсти, а некоторые из них доходили в своем бесстыдстве до того, что хотели меня поцеловать.
Увидев, что слушатели крайне этим шокированы, я счел своим долгом уведомить их для спасения чести европейских женщин, что Сулейман-ага, вероятно, спутал корыстолюбивый интерес к нему девиц определенного сорта с невинным любопытством остальных дам.
– Кроме