И придет волчица…. Ирина Шевченко
спешилась и опустилась на колени рядом с гранитной плитой. Коснулась пальцами нагревшейся на солнце поверхности. Ни имени, ни дат. Прислушалась к себе и с удивлением поняла, что не чувствую ничего… Ничего нового: привычная боль, знакомая грусть. Это место ничего не меняет. Оно чужое и пустое, и ничто тут не напоминает о нем. И этот камень все-таки не надгробие.
Мне даже могилы твоей не осталось, любимый…
Я взобралась в седло и сама не знаю как – то ли по какому-то наитию, то ли свернула не туда на одном из перекрестков – минут через десять оказалась на Храмовой площади. Огляделась и, вместо того чтобы ехать дальше, остановила Яшку у смотра. Вспомнила, как мы с Илом гадали, как на Таре называют коновязь, если коней тут заменяют ящерки, а потом узнали у Лайса: смотр. Одинокая слезинка все-таки сорвалась с ресниц. Я утерла ее рукавом, сунула присматривавшему за керами мальчишке положенную красненькую и снова осмотрелась, решая, куда идти теперь.
На огромной, мощенной булыжником площади мирно соседствовали пять храмов, ведь местные боги приходились друг другу братьями и сестрами, не имели повода для ссор и по-родственному делили приход. На небольшой рукотворной возвышенности стоял храм Илота – верховного божества тарского пантеона, покровителя всего и всех. При могуществе означенного кумира непонятно было, зачем нужны еще четверо. Видимо, для того, чтобы не загружать его верховенство мелкими проблемами. К Илоту шли по большим праздникам и просили, как правило, чего-то большого и светлого, вроде мира во всем мире. А за такой ерундой, как хороший урожай, удачная торговля или здоровое потомство, обращались к Сане Всемилостивой. Ее святилище располагалось справа от главного храма. А слева возвышалась обитель Мигула, бога случая. Этот тоже не страдал от недостатка просителей: как известно, случай решает многое.
Но все же особым почтением пользовались младшие члены божественного семейства, чьи святилища, построенные бок о бок, замыкали храмовый круг. Точнее сказать, пятиугольник.
На высоких ступенях храма Аурэли толпились женщины всех возрастов и сословий: спешили опустить мзду в ящичек для пожертвований и бросить бумажку с именем возлюбленного в специальный чан. Эти записки сжигались жрецами на торжественной службе, чтобы просьбы о взаимной любви вместе с дымом унеслись в небеса и достигли жилища пресветлой матери ауров. Были среди почитателей Лучезарной и мужчины. В храм Аурэли бегали даже чародейки-атеистки. Но мне в нем делать нечего. Во-первых, поздно и бесполезно молить о том, что разрушила своими руками. Во-вторых, в святилище нельзя входить с оружием. Я машинально нащупала шершавую рукоять. Только в обитель одного божества меня впустили бы с мечом в два гиара, ибо и сама богиня красовалась почти с таким же на каждом известном изображении. Омста. Сестра-близнец Аурэли, уважаемая и почитаемая не менее чем та, а то и более: ведь любви порой удается избегать всю жизнь, а от смерти никуда не денешься.
Служители в длинных кроваво-красных мантиях вежливо поклонились, проговорив