Змеиное золото. Лиходолье. Елена Самойлова
было хорошо видно, как харлекин, нимало не смущаясь, поддергивает явно одолженные кем-то штаны с заплаткой на заду, приседает прямо в глубокую, по щиколотку, лужу, упирается широкими плечами в днище фургона и одним толчком приподнимает его на целую ладонь. И держит, пока ромалийцы деловито подсовывают под задние колеса широкие доски. Даже в сумерках заметно, как дрожат вздувшиеся мышцы на руках и обнаженном торсе Искры, как мокрые рыжие волосы, выбившиеся из-под головной повязки, липнут к потемневшему от напряжения лицу. А ведь он в самом деле не пользуется силой своей оборотничьей ипостаси – только тем, что дозволяет человеческое тело…
– А ну пошла-а!
Щелчок кнута, возмущенное лошадиное ржание – и повозка, качнувшись, медленно выкатывается с раскисшей дороги на луг. Искре помог подняться высокий, худой, как щепка, ромалиец, одобрительно хлопнул рыжего по плечу, широко улыбаясь и что-то негромко говоря. Благодарит, судя по всему – вон как довольством светится…
Шелестят высокие травы, пятнающие штаны каплями дождевой воды, босые ступни приятно холодит напитанная сыростью земля, пятки чуть покалывают мятые стебли. Дождь тихонько барабанит по кожаному жилету, промокшая насквозь повязка мешает, все норовит сползти, а сквозь тихий свист ветра в ушах пробиваются отзвуки голосов ромалийцев, устраивающихся на ночлег. Звенит металлическая сбруя на лошадях, которых выпрягают из повозок и уводят чуть дальше на некошеный луг, где-то начинает петь свирель, которой оказались нипочем ветер и сырость.
– Ты слышишь, Ясмия? – Цара подошла ближе, неторопливо перебирая в пальцах деревянные четки. – Кто-то будто насвистывает мелодию.
– Может, это ветер? – предположила я, пытаясь разобрать сквозь шум дождя и людские голоса тот самый свист, который растревожил лирху. – Я ничего не слышу.
– Вряд ли ветер, – качнула головой ромалийка. Мокрые волосы свились кольцами, темными змейками облепили длинную смуглую шею, перепутались с многочисленными ожерельями, спускающимися на грудь.
Я пожала плечами и медленно пошла вперед, раздвигая перед собой руками траву, доходившую мне почти до пояса. Мокрые стебли обвивали ноги, будто стремясь удержать на месте, а ступни успели порядком замерзнуть, пока я обошла стоянку и взглянула на луг, куда свели стреноженных лошадей.
И застыла на месте как вкопанная.
Посреди переливчатого многоцветья луга, среди ярких, искрящихся жизнью контуров животных мелькало угольно-черное пятно, перевитое призрачно-белой паутиной. И именно рядом с ним стояла хрупкая, светящая зеленью человеческая фигурка.
– Там ребенок, – шепнула я, сглатывая ставшую кислой слюну. – Рядом с кэльпи…
Цара шумно втянула воздух и побежала к лошадям, когда паутина, оплетающая нечисть, вдруг пропала, а ребенок оказался сидящим на спине кэльпи, надежно опутанный длиннющей серебристо-серой гривой.
– Искра-а-а!
Мой крик всполошил ромалийцев, кэльпи обернулась в мою сторону, игнорируя приближающуюся