Сокровище двух миров. Татьяна Устименко
кляузу в церковный трибунал. И если бы мы с Ингердой вовремя об этом не узнали, отец Фарт сгинул бы в подвалах инквизиционной тюрьмы… А так он вполне легко отделался: благополучно получил должность старшего дознавателя в Вартбурге, куда и отбыл прежде, чем в трибунале успели достаточно расшевелиться, – закончил свой рассказ Профессор.
В кабинете Пшертневской вновь повисла тишина.
Вот и получается, что прибывшее ночью уведомление о новом срочном задании не замедлило повлечь за собой изрядный воз проблем. Вдобавок Злата отчего-то не сомневалась, что у этого воза есть еще и прицеп, а возможно, и не один. И если вчера вечером княгиня ди Таэ сетовала по поводу внезапного прекращения работы, то сегодня едва сдерживалась, чтобы требовательно не заорать: «Хочу в отпуск!» Вот так всегда случается: чего в жизни недостает, то нам нужно. А того, что есть, нам не надо…
Бессменный капитан «Эоловой арфы» едва заметно шевелил губами, отрешенно наблюдая, как возникают перед ним в воздухе закорючистые строки на сильфийском. Иллюзорное письмо – красивое, но практически бесполезное волшебство, характерное исключительно для его расы и почему-то совершенно недоступное для всех остальных. За многие годы оно уже вошло у зеленоволосого сильфа в категорию обыденностей, а привычка писать в воздухе причислялась хозяином к дурным. Искореняться она отнюдь не собиралась, ибо была вызвана другой, не менее дурной и неискоренимой. Капитан золотистого парусника-бабочки грешил склонностью к сочинительству… но в силу скептического отношения к своим творческим попыткам предпочитал пользоваться не бумагой, а таким вот простеньким иллюзорным волшебством. Отвел душу, выплеснул наболевшее, посмеялся над получившейся несуразицей – и развеял в воздухе, не переживая, что кто-то когда-то эту околесицу прочтет. Вот и сейчас, задумчиво глядя на все уменьшавшуюся фигурку Анны ди Таэ, опиравшейся на хромированный руль мотоцикла и махавшей на прощание отбывающим ввысь коллегам, сильф бормотал себе под нос очередные строчки:
Это небо безмерно и чисто
Расстилается синью под ноги,
И шагаем в него мы свободно,
За спиною оставив пороги.
Пусть коварно оно и капризно,
Но легко, словно в руки любимой,
Мы лазури доверимся снова,
Зная точно, что чувства взаимны.
Небо вновь распахнуло объятья,
Жаль, не выразить этого словом,
И ликует душа в поднебесье,
Раскрываясь в парении новом.
Ветер в крылья, былое же – в пепел,
Никогда ни о чем не жалея;
Что сбылось, и того нам всем хватит,
А что будет, то Богу виднее…
Эорлин-ши любил небо. Любил так, как любят один раз в жизни, – страстно и самозабвенно. Наверное, из-за этого до сих пор и ходил в холостяках, хотя пребывал в самом разгаре брачного возраста, по сильфийским меркам, конечно. А еще, как и другие представители подобных профессий, он был суеверен. Не вообще,