Леди и джентльмены (сборник). Джером К. Джером
лично ей нагорье кажется слишком пустынным. Среди постояльцев встречались молодые леди, однако ни одна не поразила особой красотой. Но ведь не случайно говорят, что женщине не дано оценить красоту другой женщины. Отдыхающие приезжали и уезжали. Мало кто возвращался, и свежие лица вытесняли из памяти прежние.
– А вы давно сдаете комнату? – поинтересовался я. – Наверное, посторонние жили здесь и пятнадцать, и двадцать лет назад?
– Даже раньше, – просто ответила хозяйка, на миг забыв о манерности. – После смерти отца мы переехали сюда с фермы. Дела у него шли не очень хорошо, так что нам почти ничего не осталось. С тех пор прошло двадцать семь лет.
Опасаясь длительных воспоминаний о «лучших днях», я поспешил закончить разговор: каждая квартирная хозяйка считает своим долгом рассуждать на вечную тему. Выяснить удалось немногое. Кто изображен на миниатюре и каким образом портрет попал в пыльный шкаф, оставалось загадкой. Конечно, можно было бы спросить прямо, однако какое-то странное, необъяснимое смущение удерживало от самого простого пути.
Прошло еще два дня. Постепенно работа прочно завладела моими мыслями, и лицо с миниатюры вспоминалось уже не так часто. Но вечером третьего дня – а было это воскресенье – случилось странное происшествие.
Я возвращался с прогулки и к дому подходил уже в сумерках. Погруженный в размышления о фарсе, над которым работал, смеялся (разумеется, молча) над ситуацией, представлявшейся комической. И вдруг, минуя окна своей комнаты, увидел знакомое прекрасное лицо. Тоненькая, стройная юная леди стояла у зарешеченной рамы в том самом старомодном сиреневом платье с кружевами, в котором я увидел – или вообразил – ее в вечер приезда, а восхитительной красоты руки были сжаты на груди, как в прошлый раз на коленях. Глаза смотрели на ту самую дорогу, которая проходит по деревне и торопится на юг, но взгляд казался не острым, а замкнутым и таким печальным, словно девушка с трудом сдерживала слезы.
Я замер возле окна, однако живая изгородь надежно меня скрывала. Наблюдал я, должно быть, с минуту, хотя время тянулось значительно дольше, а потом фигура отступила в темноту и исчезла.
Я вошел, но в комнате никого не было. Позвал – никто не ответил. Мелькнуло опасливое сомнение в целостности рассудка. Все, что происходило прежде, можно было объяснить результатом собственных мыслей, однако на этот раз образ явился внезапно, без приглашения, в тот момент, когда голова была занята совсем другим. Из этого следовало, что дело вовсе не в рассудке, а в восприятии. В привидения я не верю, но от галлюцинаций слабый ум не защищен, так что выводы напрашивались весьма неутешительные.
Я попытался выбросить странное происшествие из головы, однако ничего не получалось, а спустя несколько часов новый случай заставил сосредоточиться на видении. Желая развлечься, я наугад достал из шкафа две-три книги и, листая страницы сборника какого-то сентиментального поэта, обнаружил, что многие строчки слащавых