Распятие. Виктор Мануйлов
благодушно говорит мой командир и протягивает мне "беломорину". – Я сам встречу.
– Вот Чуприков, – рассуждаю я, потому что у меня появилось время не только покурить, но и порассуждать. – Вот этот Чуприков… ну, совсем несознательный элемент: живет с лейтенантом Дятловым дверь в дверь, а разбудить своего подчиненного не может. И, небось, радуется, когда сосед его опаздывает на службу. Ведь радуется, а, товарищ лейтенант?
Мой Дятлов заполняет формуляр и привычно ворчит на свой будильник. Скоро и он уходит. Я расстегиваю куртку, сажусь поближе к огню и закуриваю папиросу – блаженство! Для всех сейчас самые трудные минуты: из тепла да на мороз, да лазай по обжигающе холодному самолету, делай то да это, чтобы минут через пятнадцать-двадцать машина была готова к вылету, которого может и не быть. Всякое случается…
Я, кажется, задремал, иначе бы услыхал, как кто-то вошел в тепляк.
– Эдак можно и нос прижечь, – произнес этот кто-то над моей головой.
Я открыл глаза, увидел знакомые рыжие унты и вскочил на ноги.
– Сидите, сидите, – положил мне на плечо руку подполковник Баранов. – Ночью-то что делаете?
– В основном сплю, товарищ подполковник, но все равно спать хочется.
– Мда-а, – протягивает он неопределенно, присаживается на табуретку рядом со мной, открывает дверцу буржуйки. Пошевелив в ее чреве щепочкой уже тускнеющие угольки, достал папиросы, предложил: – Курите.
Я осторожно беру папиросу из серебряного портсигара. Мы дымим и сосредоточенно смотрим на слабые язычки пламени, пробегающие по углям.
– Разрешите обратиться, товарищ подполковник, – поворачиваю я голову к Баранову.
– Ну, что у вас?
Подполковник чем-то недоволен, может, тем, что я отвлек его от каких-то важных дум. На его крупном лице, испещренном мелкими морщинами вокруг глаз и крупными – на лбу и около рта, отражаются красноватые отблески слабого огня, и кажется, что эти думы его вырываются наружу и бродят по его лицу.
– Извините, товарищ подполковник, я хотел спросить, за что вам присвоили звание Героя Советского Союза? А то одни говорят за одно, другие – за другое.
– Ну и что же говорят эти одни-другие?
– А всякое, товарищ подполковник. Говорят, будто вы повторили подвиг Гастелло, но случайно остались живы. Другие говорят, что в войну вы летали на ястребках, а не на бомберах.
– Надо же, – покачал головой Баранов. – А я и не подозревал, что обо мне легенды ходят.
– Ну, может, и не легенды, – опускаю я его на грешную землю, – а все-таки интересно знать: вместе же служим.
– А ты сам откуда?.. Ершов твоя фамилия, кажется?
– Ершов, товарищ подполковник. А сам я из Ростова… – И уточняю: – Из Ростова-на-Дону.
– Вот как? – чему-то удивился летчик. – И в войну там был?
– Нет, в войну не был. То есть сперва, когда немцы первый раз взяли Ростов, был, а потом, когда наши отбили его, мы с матерью в станицу ушли. За Дон.
– Ну