Окно в Полночь. Дарья Гущина
непонятой. Софья Николаевна наотрез отказывала мне в халяве. И так ей и надо.
На вахте зазвонил телефон, но мы не обратили на него внимания. И, пока он заливался недовольной трелью, мы хихикали у дверей директорского кабинета. Собственно, там было три кабинета в одном – проходной секретарский («А где бабуля? Я за неё!»), слева – замдиректорский («Я – Ужас, летящий на крыльях ночи!»), а справа – директорский («Царь, очень приятно, царь!»).
– Теперь его точно уволят, – напророчил Валик.
– Или нас, если не снимем, – поддакнула я.
– Не, на нас и не подумают, – отмахнулся он. – Это Игорек известный массовик-затейник, а мы так… мимо проходили.
– А ведь он и над нами постебался… – сообразила я запоздало.
– Да ладно, это же шутка.
Правда, своё мнение Валик изменил быстро – как только мы зашли в родной кабинет и заметили плакат, пришпиленный к дизайнерскому компьютеру: «Мы великие таланты, но понятны и просты, короли и музыканты, акробаты и шуты!». Друга аж перекосило.
– Да ладно, это же шутка, – передразнила я. – А он в точку попал, заметь. Ты ж у нас – человек-оркестр, пять профессий в одном флаконе и на одну зарплату.
Валик глянул исподлобья и первым подоспел к моему столу, загородив спиной обзор. И весело хмыкнул.
– Дай посмотреть! – я встала на цыпочки, заглядывая через плечо. – Мой же диагноз!
А он из вредности ссутулился над монитором, зараза такая. Я фыркнула и сняла шубу. Однако жарко… На монитор своего компа Игорек прилепил плакат с собственной же довольной физиономией и надписью «Доброе утро, страна!»
– Смотри, Вальк, а себя-то он не обидел!
– Где? – друг обернулся, отодвинулся, и я наконец рассмотрела своё рабочее место.
Теперь перекосило уже меня:
– Ах, гаденыш!..
– Говорят, мы бяки-буки, как выносит нас земля… – пропел Валик, копируя голос разбойницы из «Бременских музыкантов». – А что, ты вылитая атаманша, Вась. Тебе бы ещё в черный перекраситься и… Ой!.. – и потёр затылок. – За что?
– Все ему рассказал за перекурами, да? – прищурилась я.
У каждого есть своё неприятное детское воспоминание, и мое было связно со школьной постановкой «Бременских музыкантов», где я играла атаманшу. Вернее, я попыталась её сыграть, но не вовремя испугалась. И, жалобно проблеяв первую строчку вышеупомянутой песни, с позором сбежала за кулисы, едва не сорвав постановку. С тех пор – со времен пятого класса – много воды утекло, но и на эту песню, и на мультик я по-прежнему реагировала неадекватно. И Валик об этом знал – в той постановке он играл Трубадура.
– Ну… да. Случайно… – друг опустил шкодливые очи долу.
– Случайно? Но я запомню!.. – пригрозила хмуро и пошла в коридор, где по-прежнему надрывно верещал телефон.
– Вась!.. Ты ж не злая!
– Но память у меня хорошая, фантазия – богатая, а голова – больная!.. Алё?
– Здравствуйте! – пробасил в трубку жизнерадостный мужской голос. – Мне вчера