Огнеопасная красотка. Ирина Хрусталева
стараюсь лично из рук в руки передать. А как же? Я человек очень ответственный, всех клиентов наперечет знаю, всем угодить стараюсь, чтоб не обижались, – кивала она головой в такт сказанному. – Они ж дорогущие, журналы-то, пропадет какой, а к нам, к почте, я имею в виду, претензии! Ну вот. Прихожу я, значит, к двери-то подхожу, а она нараспашку. Я стала звать Виктора Викторовича, а он не отзывается. В дом-то и прошла. Иду я, значит, и все его кличу, а мне никто не отвечает – совсем тихо. В коридор прохожу, а там два человека на полу лежат. Я сначала замерла, остолбенела даже, хотела было обратно поворачивать да бежать, да тут слышу – кто-то подвывает. Тихонько так – к дверям, откуда звук доносится, подкрадываюсь… Ой, батюшки, я как увидала страсть такую, так на пол и присела, испугалася, аж до коликов в животе! Кровищи-то, кровищи на кровати, ужас, одним словом! Думала, инфаркт у меня приключится прямо там. Сердце-то у меня больное, пошаливать стало в последнее время, врачи говорят, нервничать нельзя, а где ж тут не нервничать, когда страсть такая перед глазами! А она-то – женщина махнула головой в сторону Елизаветы – на полу сидит, аккурат возля кровати, где покойный лежит, царство ему небесное, хороший был человек, уважительный, культурный. Так мне жалко его, так жалко, и не могу передать!
– Продолжайте дальше по существу дела, – процедил следователь сквозь зубы, явно теряя терпение от нескончаемого потока совершенно ненужной информации.
– Ну да, ну да, я и говорю, эта убивица, – женщина скосила глаза на Лизу, – сидит возле кровати-то и пистолетом размахивает! Сама белая, что простыня, из стороны в сторону качается, глаза безумные. Я как глянула на все это – ноги в руки да бежать! Испугалася, аж страшно говорить как, – вновь повторила она и схватилась за сердце, – сама бегу, а так и кажется, что она сейчас мне вслед стрельнит! Я ведь сразу сообразила, что это она там их всех… конечно, она! А кому ж еще? Сидит и пистолетом так и машет, так и машет, видать, помутнение какое в голове. Ну вот, слава богу, убежала я из того дома-то цела и невредима. К соседям прибегла: «Звоните, – кричу, – в милицию, там смертоубийство произошло!» Хорошие люди там живут, я им тоже газетки да журналы приношу. «Звоните, – говорят, – сами, вон там у нас телефон». Я вам и позвонила. Вернее, позвонила-то я в «02», а уж они меня переключили на вас. Ну, вот и все.
– Зинаида Ивановна, вы пока в коридорчике посидите, а потом я вас вызову, и вы все напишите на бумаге, – сказал следователь с улыбкой на губах.
– Дык, некогда мне ждать, милок, мне на работу бечь надо, я у начальницы нашей всего на час и отпросилась.
– Ничего страшного, я вам повестку выпишу.
– На кой ляд мне твоя повестка? Я женщина пенсионного возраста, меня на почте держат из-за того, что я двадцать годов там отпахала. Если начальницу рассержу – уволит и фамилии не спросит. А у меня пенсия – на один раз в магазин сходить, если без работы останусь – с голоду только и помирать! Нас, пенсионеров, не очень-то на какую работу берут, только вон рекламу у метро раздавать и в мороз, и в жару или газетами торговать. У меня уж силы не те, чтобы весь день на ногах стоять на одном месте,