Капитан Филибер. Андрей Валентинов
опалу, а следовательно, угодил в число «лжеученых». На свою беду Саргати не просто переписывался с Шиповым, но и встречался с ним. О чем шла речь в переписке, чем кончилась встреча – никому не известно. Зато сочетание «Шипов – Саргати» можно встретить почти во всякой статье, разоблачающей научных самозванцев, включая громокипящие бюллетени РАН «В защиту науки». «Комиссия по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований» – не шутка! Таким образом, имя Джека Саргати, пусть и не прямо, но включено в число тех, с кем оная комиссия ведет борьбу. Анафема – если совсем кратко.
Особенно зацепили слова одного «борца» – «переписка с неким Джеком Саргати». «Неким»! Дальше идти некуда.
Вывод по Пункту 2. Кажется, «мы» здорово наступили «им» на хвост. Остается определить, кто, собственно, такие «мы»?
Timeline
QR-90-0
1-2
Он пытался прогнать песню, как гонят прочь непрошеную осеннюю муху – зажившуюся на свете предвестницу беды. Не получалось. В его прежнем мире, очень большом и несовершенном, песня ему очень нравилась, он хорошо знал ее автора, они дружили…
Главное же, в песне была правда. «Ведь подземные жители и птицы райские, осенние ливни и грозы майские, холодные луны и солнце палящее – я знаю, что все это – ненастоящее». Его друг пел о совсем ином мире, не об этом – маленьком и таком внезапно неуютном, но здесь тоже все казалось ненастоящим. Даже цвета исчезли, оставив в арьергарде один лишь – серый. Громадный террикон потерял краски, превратившись в громадное бесформенное пятно посреди неровной тверди. Он вспомнил терриконы своего детства – рыжие, старые, поросшие многолетним кустарником. Этот пока «живой», летом наверняка дымится, ад в каменном чреве работает в полную силу. Так и должно быть. Его Мир моложе, здесь еще ничего не перегорело, не ушло в небо бесцветным ядовитым дымом…
Мир выходит из-под контроля, бунтует, живет по собственной программе. У Мира оказалась своя воля…
Он заставил себя усмехнуться. Лет через десять один пролетарский поэт назовет подобные излияния «мелкими рассуждениями на глубоком месте». Самый конец ноября 1917-го… Мир и должен быть таким – на последнем издыхании, переполненный разного рода неверными псами. Скоро это серое небо наполнится снарядами и бомбами, а он ничего не сможет…
Я ничего не смогу…
– Отставить! Я сказал – отставить!
Резко встал, поправил фуражку. Выпрямился. Полез рукой в карман. «Номер один» сейчас без толку, корреспондентская карточка «The Metropolitan Magazine» тоже… Вот!
– Кайгородов, не дурите! – резко бросил штабс-капитан. – Подстрелят за милую душу! Если у них, конечно, в наличии душа…
Отвечать не хотелось – ни времени, ни желания. Рука наконец-то зацепила нужное, извлекла, расправила… Кто тут ближе?
– Хивинский, помогите завязать!
– Ого!
И ничего не «ого». Обычная красная повязка, даже без надписи «ДНД». Такие надевали распорядители на первомайской демонстрации – или на ноябрьской, по сезону.
– Отменно, отменно, – комментировал Згривец, наблюдая, как поручик