Две кругосветки. Елена Ленковская
гардемарин, задававший дельные вопросы.
– Река, вы совершенно правы, коллега.
Коллегой Иван Михайлович стал называть Адамса ещё во время стоянки на Тенерифе. Там впервые за время плавания производили сверку хронометров, всё прошло удачно, и профессор остался доволен новым помощником. Да-с, весьма доволен.
Симонов аккуратно приподнял соломенную шляпу, вытер платком пот со лба. В его умных карих глазах запрыгали насмешливые искорки, но отвечать Иван Михайлович не торопился. Всем своим видом он давал понять, что у Адамса есть шанс самому сделать правильный вывод.
– Видно, очень уж залив походит на реку, – поразмыслив, предположил Роман.
– В точку. Португальцы открыли его в день святого Януария и приняли за устье реки. Вот и назвали морской залив Рио-Жанейро – «река Януария». А вообще-то у этой бухты есть своё, местное, название – Гуанабара. – Симонов хлопнул себя по коленям и поднялся. – Ну-с, давайте-ка к делу! Пора инструмент устанавливать.
Роман не отозвался: мимо острова медленно шёл купеческий корабль под португальским флагом.
– Смотрите, смотрите, на палубе-то у него целый зоосад! – в восторге закричал гардемарин, и, схватив подзорную трубу, навёл её на палубу «купца».
На верхней палубе португальца, возвращавшегося с африканских берегов, было выставлено несметное число клеток с попугаями и обезьянами.
Роман, улыбаясь, рассматривал плавучий зверинец. Вдруг улыбка сползла с его лица.
– Что это? Ужас какой, вы только посмотрите, Иван Михайлович! Этот «купец» никакой не купец, а настоящий работорговец! У них вся нижняя палуба невольниками забита. Их там, верно, человек пятьсот, не меньше.
Множество полуобритых голов торчало из грот-люка[9]. В основном это были подростки, лет двенадцати-четырнадцати. У них были страдальческие, изнурённые голодом лица. Они что-то кричали, плакали. Их хозяева португальцы, занятые своими делами, не обращали на жалобы и вопли невольников ни малейшего внимания.
Адамс с треском захлопнул складную трубу, отвернулся. Что за алчные, бессердечные люди эти работорговцы. Не стыдятся продавать себе подобных и содержать их хуже скота…
Вздохнув, Роман взялся за чугунную чушку[10], помогая Симонову. Астроном вместе с унтер-офицером Корнильевым уже начали сооружать возвышение из чугунного корабельного балласта[11], на которое предполагалось установить приборы.
Основание нужно было устойчивое – инструмент в течение долгого времени не должен менять своё местоположение. Возвышение укрепили надёжно, сверху, как подставку под прибор, положили ровную деревянную доску. Однако их ожидало фиаско. Бразильское солнце палило так нещадно, что дерево от лучей покоробило, и инструмент всё-таки сдвинулся немного.
Как ни хотелось съехать поскорее в город, пришлось гардемарину для исправления оплошности задержаться на Крысьем ещё на целые сутки. Всё ничего, вот только Симонов всё время пел. Пел Иван Михайлович громко,
Камбуз – кухня или чугунная печь на корабле.
Грот-люк – люк на палубе судна впереди грот-мачты (средней, самой большой мачты на корабле).
Чушка – слиток металла в виде продолговатого бруска.