Лето, бабушка и я. Тинатин Мжаванадзе
с миром! И орут, и орут, обычай у нас такой, видите ли. А когда молодой умирает, тогда как его оплакать?
Мама молча приобняла бабушку. Что-то между ними было такое, чего я не понимала, и мне туда вход был закрыт. Я прислонилась к маме, от меня словно уходило тепло.
– Ты сильно не переживай, это они просто так орут, чтобы потом люди не сказали – плохо плакали, – блестя чуть повлажневшими глазами, сказала мама.
Множество небритых мужчин стояли на лестнице и величаво приветствовали входящих. Ближе ко входу громкость воплей усилилась и стала непереносимой. Оттуда вышла, поддерживаемая с двух сторон, женщина в светлой одежде – она истерически всхлипывала.
– Люда, успокойся, иди на кухню, вниз, там холодной воды тебе дадут, – громким театральным шепотом сказала женщина из поддержки.
Люда пошла вниз, вздыхая и икая.
– Это кто? – удивилась бабушка.
– Да наша украинская невестка, Гурама жена, – довольно сказала женщина-поддержка. – Сначала я думала – вот беспородная, в белом пришла, а потом вижу – как зальется слезами! Молодец, не хуже наших женщин!
От криков и зрелища повального горя у меня защипало в глазах и перехватило в горле.
– А это твоя младшая? – умилилась женщина-поддержка. – Как выросла! И плачет, смотри! А она-то чего?
Мама с бабушкой разом посмотрели на меня.
– Ну вот, я так и знала, – расстроилась мама. – Давай ты тоже вниз иди, там, наверное, детей полно! Посиди, я быстро за тобой приду!
От ужаса, что надо идти в какое-то непонятное «вниз», одной, к незнакомым людям, я вцепилась в маму двумя руками.
– Пусть идет с нами, – вздохнула бабушка. – Лучше пусть войдет и увидит, а то будет мучиться еще хуже – что же там такое было.
В большом зале лежала длинная коробка с человеком. С двух сторон стояли стулья – как в театре, и сидели женщины в черном, все как одна заплаканные.
– Ты не думай, они притворяются, – прошептала мне на ухо мама.
При виде нас женщины прибавили звука и заголосили так, что у меня заложило уши. Бабушка прошла к коробке, ей принесли стул, и она села на него, выпрямив спину.
А ведь тут ничего такого страшного нет, и чего мама с бабушкой так боялись меня вести?
– Надо обойти, – дернула меня за руку мама, и мы пошли. Скосив глаз, я увидела лежащего в коробке старого человека.
– Он спит? – спросила я торопливо.
– Молчи, – еле процедила мама, усаживаясь на стул в переднем ряду.
– Покажи, покажи дочку, – зешелестели женщины со всех сторон.
Мама мельком улыбнулась.
– В школу еще не ходит? – шумно дыша и вытирая платком красное лицо, заулыбалась тучная тетка сзади.
– В этом году идет, – шепотом ответила мама. – Шла бы ты вниз все-таки, тут же оглохнуть можно.
Как раз в это время возле коробки заливалась слезами очередная плакальщица.
– Ладно, пойду, – буркнула я, всеобщее липучее внимание было еще хуже, чем остаться одной.
Внизу в просторной кухне сидела со стаканом воды давешняя украинская