Харитон Лаптев. Николай Тюрин
снова закрыл глаза лапами, но в этот раз было видно: ему просто немного стыдно за басни Матвея Ивановича.
Годы спустя, когда Харитон изучал историю битв, он со смехом вспоминал рассказ кузнеца. Абордаж, блестящий план операции, якобы предложенный им самому Петру… Жаль, что не мог тогда объяснить кузнец, какое огромное значение для всей истории Российской империи имела битва при Гангуте: взятые на абордаж корабли стали первыми судами нового флота, но главное – был открыт путь в Балтийское море.
А в ту ночь Харитон почти не сомкнул глаз – мечтал о морских битвах. С утра, прихватив с собой кувшин с остатками медовухи, он понёсся в кузню. Матвей Иванович спал под горном. Харитон нерешительно походил рядом. Будить кузнеца он не хотел: знал, что тот, хоть и был врунишкой, характер имел тяжёлый – если что… мог и прибить не глядя. Помог Тиран. Видя нерешительность хозяина, он звонко залаял. От неожиданности Харитон дёрнулся и пролил немного медовухи из кувшина. Если лай не смог прервать богатырский сон Матвея Ивановича, то душистый медовый аромат трав дошёл до красного, в синих прожилках, носа кузнеца. И через несколько секунд он уже с удовольствием допивал медовуху.
В благодарность за угощение кузнец рассказал Харитону о самом бое. Уже без басен о советах царю. О страхе. О крови. О жесточайшей рукопашной схватке, в которой погибли сотни матросов и солдат с обеих сторон. О том, что он дорого дал бы, чтоб больше никогда не попадать в такой ад. В этот раз Тиран не закрывал блестящих от восторга глаз. Вся его поза как бы говорила – вот бы мне в таком бою поучаствовать! Харитон вдруг спросил:
– А как же вы добирались до фрегатов? Вплавь?
Матвей Иванович вздохнул:
– Те, кому повезло, – на галерах. Они быстрые, шведам только одну потопить удалось.
– А кому не повезло?
– На плотах. Ну этих было мало. И шли они в лоб – чтоб отвлечь гадов…
Расспросив подробнее, как выглядели те плоты, и выклянчив инструменты, Харитон созвал крестьянских детей, вчерашних «бояр». «Троекуров» спешно прилеплял сохранённую с вечера бороду. Лаптев объявил, что он по-прежнему «царь», ну а «бояре» теперь – плотники-корабелы. Напоследок он всё-таки не удержался и сорвал бороду с «Троекурова» жестом рыночного скомороха. Тиран тут же, к всеобщему восторгу, разорвал её на мелкие клочья, и новоиспечённые корабелы поспешили к реке. Вместе они кое-как соорудили подобие плавучего средства, которое вполне могло выдержать одного человека.
Харитон взобрался на плот. Тот был очень неустойчивым. Но всё-таки на нём можно было плыть, неустанно балансируя. Тиран, наблюдая за всем этим, суетился: то подбегал к кромке воды, то отбегал к лесу, скуля и повизгивая. Наконец, Лаптев обратил внимание на эти манёвры.
– Ко мне!
Пёс навострил уши.
– Ко мне, Тиран!
Громко залаяв, он бросился в воду и взгромоздился, отфыркиваясь, на плот. Тот сразу же покрылся водой, но Харитон не обратил на это внимания. Подросток вдруг почувствовал неясное, неведомое ранее волнение – что там за поворотом реки? Ему очень хотелось вывести плот на быстрое течение и заглянуть за горизонт. Он стал осторожно