Охота на викинга. Нильс Хаген
в Москву, как устроится, даст о себе знать. Попросила не говорить пока бабушке, рассказать потом, когда она уедет.
Это отдавало трусостью. Но бабушка не смогла бы сохранить такое знание при себе, попыталась бы удержать внучку, для этого тут же рассказала бы все матери, а от ее истерик Рита устала.
Утром вместо того, чтобы идти в детский сад, Рита села в электричку до Новосибирска, где ее ждал поезд в новую жизнь.
На тумбочке под пришедшей платежкой за квартиру она оставила почти все деньги, полученные от новых знакомых, – примерно полугодовой заработок воспитательницы. Оставила, потому что была уверена – если все будет хорошо, она заработает еще. А если не будет, то и эти не помогут.
– Ну и дура, – фыркнула Клавдия, когда Рита дошла до финальной на сегодняшний день точки в своем жизнеописании. – Развод это.
– Почему? – не поняла Рита. Клаве она рассказала не все. Некоторые пикантные подробности опустила.
– Потому что чудес не бывает. В сказку про Золушку только американцы верят. Это у них миф такой национальный. А у нас все жестко. И не жди от Москвы ничего хорошего.
– Хуже, чем было, – не будет, – покачала головой Рита.
– Глупындра. Вот продадут тебя в бордель или на органы, будешь знать. Или еще проще. Вот не встретит тебя завтра никто, что будешь делать?
Рита не ответила и уставилась в окно. Там мелькали черные поля и перелески, спящие деревни и полустанки. Есть такие люди, которым надо всем вокруг испортить настроение. Вот Клавдия не верит в хорошее, разуверилась, а Рита… Нет, она тоже не верила. Она знала, что все теперь будет по-другому. Она вытащила свой счастливый билет. Пусть даже его сперли на вокзале, но поезд все равно несет ее в новую жизнь. И это не остановить.
Ярославский вокзал встретил мягкой московской осенью. Рита тепло распрощалась с суетящейся Клавдией и первой выпрыгнула из вагона.
На платформе было столпотворение похлеще, чем в Новосибирске. Рита отступила в сторону, встала возле вагона и принялась шарить глазами по разношерстной толпе, выискивая взглядом встречающего.
Человек из мира моды рисовался ей молодым и красивым. Или пусть даже зрелым, но все равно непременно красивым. Люди, работающие в модельном бизнесе, обязаны иметь притягательную внешность, обязаны одеваться изысканно или, напротив, – ярко, провокационно.
Встречающий, в представлении Риты, мог походить на старика Лагерфельда, или на душечку Влада Лисовца, или хотя бы на благородного Славу Зайцева из «Модного приговора». Глаз неосознанно искал в толпе яркое пятно, запоминающееся лицо, но все лица были обычными.
Обычные приезжающие, обычные встречающие. Какие-то таджики с тележками и диким акцентом, предлагающие подвезти ее сумку. Какие-то суетливые мужики, наперебой, словно попугаи, повторяющие «такси, такси».
В стороне стоял жутковатый лысый мужчина, похожий на лилльского палача из советского фильма про трех мушкетеров.
Толпа рассасывалась, размывалась, откатывала к зданию вокзала, как прибрежная волна. Лагерфельда не было.
«Может,