1976. Москва – назад дороги нет. Фердинанд Фингер
все отверстия в квартире чем можно было. В ход пошел даже старый лифчик жены, за неимением другого. Нормальные трусики и лифчики, а также туалетная бумага были в стране страшным дефицитом. Убедившись, что нас не может теперь услышать КГБ и «даже ФБР», мы стали умно рассуждать о своем будущем. У нас было два самоучителя по ивриту, которые нам дал Арон. Один мы взяли себе, а другой отдали сыну. Пришло время спать. За окном моросил противный дождь, терлись друг о друга печальные ветви деревьев, по мокрому асфальту шуршали машины. Но это даже понравилось нам, был дополнительный шум, который мешал, как мы думали, подслушивать наши разговоры многочисленным врагам.
Мы взяли фонарики, залезли под одеяла и стали изучать иврит. «Рит, а, Рит, по-моему, мы его никогда не выучим. Ведь в нем нет ни одного слова, похожего на наши слова, даже матерного». «По моему мнению, любой язык надо изучать именно с него. Он до чертиков лаконичен и выразителен». Так и не выключив фонарь, за что и полетела последняя батарейка, с самоучителем иврита мы уснули. Шутка-шуткой, но случилось неожиданное.
Проснулись мы утром, услышав радостный голос какого-то молодого человека. Это был наш сын, но говорил он на каком-то непонятном языке. Это был иврит. Когда я его спросил, что он говорил, то он сказал: «Доброе утро, и когда и куда и зачем мы поедем, и как я буду дальше без друзей, и что ТАМ мне в этой новой стране будут давать на завтрак, и будет ли там кока-кола и жевачка». Конец света! Вот что такое молодые мозги. Кстати, ни одного слова на иврите мы с женой не знаем. Очень жалко, конечно, что мы его не выучили, не пригодился. Мне лично стыдно, как еврею на одну треть, хотя бы треть этого красивого и древнего языка я должен бы знать.
Откровенно говоря, с того момента, как нас «зашили в пояс», мы жили в постоянном страхе. Боялись угодить в Сибирь. И вот пришло долгожданное письмо с приглашением от некоего Якова Забарского, который вызывал нас в Израиль на постоянное место жительства с целью воссоединения с семьей.
С этим письмом-приглашением мы с женой пошли в районный отдел КГБ и подали заявление на выезд. Нас спросили: «А кем он вам приходится?» Я сказал, что троюродным братом. Ну, смех и грех. Родная мать и брат живут в Москве, а воссоединения с семьей нужно искать в Израиле. Гебист, видимо, был очень удовлетворен тем, что нам придется объединяться с троюродным братом и больше вопросов о мифическом троюродном брате не задавал.
Только через много лет я узнал, что данные, которые давали люди о себе, попадали напрямую на «Лубянку» в самый высокий дом России, «из которого Сибирь видать»[7].
Происходили какие-то взаимосвязанные операции между КГБ и Израилем, в результате чего из Израиля приходили письма с приглашением на выезд. После нашего посещения отдела КГБ ко мне на работу и на работу жены пришли по паре человек и известили начальство о нашем намерении покинуть СССР. Мы автоматически объявились «врагами народа».
Как только это случилось, со мной в школе перестали разговаривать, но сразу не вышибли – все-таки учитель. С женой получилось по другому. Мне позвонили с ее работы и
Дом КГБ на Лубянке в Москве.