1976. Москва – назад дороги нет. Фердинанд Фингер
или больше. Широко раскрытые глаза детей, стоящих перед рыбками, перед клетками с птицами, обезьянами, морскими свинками и прочей живностью, говорили об искреннем интересе ко всему происходящему.
Ну, вернемся к тому удивительному дню. Мои друзья устремили глаза на ворота, положили свои сачки на аквариумы, прекратив торговлю. «Ферд, смотри!», – раздались голоса. «Куда?», – спросил я. «Смотри на вход!». Ворота рынка находились от меня где-то в метрах пятидесяти. В проеме ворот появилась очень интересная женщина, которая бежала, выискивая кого-то глазами. Она, судя по ее скорости передвижения, была явно не в себе. К великому удивлению присутствующих она побежала прямо к нам. Это была моя жена.
С криком «Фердинанд, смотри!» Риточка стала размахивать перед моим носом какой-то бумажкой. Ребята сказали, что она, наверное, выиграла по-крупному в лотерею. Зависть блеснула в их глазах. Жена настолько быстро что-то говорила, что я ничего не мог понять. Бумажка так быстро двигалась вправо и влево, что мне, если бы это долго продолжалось, грозило косоглазие.
Я только успел увидеть на бумажке слова «Разрешение на выезд»! Из ста пятидесяти миллионов моих соотечественников кто-нибудь понимал тогда, что это такое? Это могло быть Свободой, а могло быть длинным путем на лесоповал в лагере… Глаза жены сияли, и ее существо выражало восторг и счастье. Женщины – не очень большие знатоки в политике, но в отличие от нас – знатоки в кухонных делах. Им важно, чтобы в кастрюлях была вкусная еда для семьи, было самое необходимое. Но этого самого необходимого ни в кастрюлях, ни на сковородках в те времена у них не было. Очереди, очереди. Получалось как-то так, что огромнейшая, богатейшая ресурсами страна не могла прокормить своих граждан. 90 % зарплаты уходило на еду. 5% за квартиру, а остальное на мыло для стирки.
Бедная моя жена, искусница по приготовлению еды! Она молча страдала, когда приходилось экономить на продуктах, чтобы дать сыну музыкальное образование и купить одежду, оплатить кредит. Еще нас спасало аргентинское мясо – обычно полкилограмма на полкилограмма костей, лук, дорогущая картошка и вездесущая капуста. Мясо, всегда перемороженное, рубили топором.
Но вернемся к жене.
Я, как и мои друзья, от такого проявления чувств остолбенел. Мы не могли понять, что происходит. Чем больше она потрясала этой бумажкой перед моим лицом, тем больше я впадал в панику. Мои друзья стояли в недоумении. А я понял, что это разрешение выехать из моей страны, из которой, по моему глубочайшему убеждению, не могла бы выскользнуть даже маленькая мышка.
Жена добилась, чтобы я в конце концов сообразил, что происходит. Но удивилась моему странному выражению лица, на котором кроме ужаса ничего не было. Прошло два месяца с тех пор, как мы с женой решили уехать из самой «свободной, богатой и счастливой Родины». Я был на треть немцем, на треть евреем, на треть французом и на остаток – не знаю. Мы написали письмо в КГБ, причем так обнаглели, что потребовали выхода из гражданства. Надежда была ни на чем