Вдова Хана. Заключительная книга трилогии. Ульяна Павловна Соболева
прогресса.
– Сидит и молчит. Вывести и заставить драться невозможно. Только зря переводит жратву. Намордник снять опасно. Он раздирает людей зубами.
– Зверина. Никто никогда не сомневался, что ты зверина. Я тебя забрала из ящика, но в любой момент могу вернуть обратно.
Женщина подняла лицо заключенного рукоятью своего зонта, удерживая за подбородок. Когда он лязгнул зубами, она все же дернулась, а заключенного ударили по затылку дубинкой.
– Упрямишься. Зря. Я тебя сломаю. И не таких ставили на колени.
– Пошла ты! – прошипел сквозь зубы, презрительно кривясь и глядя на ноги женщины так, как смотрят на мерзкое насекомое.
– У меня для тебя подарок, но получишь ты его позже. – она выпрямилась и посмотрела на начальника. – Я хочу, чтоб ему поставили метку. Сейчас. Здесь. При всех.
– Тигр… давай, порви сучке все дырки! Она тебя хочет! Течет и воняет сучкой!
– Тигр, порви ее, вставь ей свой болт по самые гланды!
– Дааааа! Порвать суку!
Надзиратели ударили по решеткам, кого-то обожгли током, и крики стихли.
– Раздеть наголо и поставить на колени.
Одежду сдирали вдвоем, а еще двое пытались удержать, но заключенный дергал цепи, и конвоиры падали на колени, матерились, били его по спине, по голове, по лицу, а он постоянно вставал с колен и, набычившись, смотрел исподлобья на женщину с длинными прямыми волосами и маленьким ртом, похожим на красную прорезь.
С него содрали всю одежду, и женщина изучила его с ног до головы. Под улюлюканье заключенных.
– Он порвет тебя. Давай купи Тигра. Он тебе как загонит!
– Тигрище, зверина! Не жрал неделями, а здоровый, как буйвол!
– Когда-нибудь я сниму с тебя живьем кожу… но это будет потом. – женщина постучала зонтом по груди заключенного. – Вначале ты поработаешь на меня. Поработаешь тем, кем и являешься. Будешь моей собакой, которая по команде «фас» будет за меня драться.
– Каждая собака однажды срывается с цепи. И первый, кому она перегрызет глотку, это тот, кто ее на цепи держал.
Бронзовое тело, покрытое синяками, ссадинами, шрамами, ожогами, блестело от пота, лоснилось от грязи и скорее напоминало выкованную из стали скульптуру.
– Твои цепи будут под током, и если сорвешься, то только на тот свет.
– Я утяну тебя за собой.
– Давайте! Я хочу это сделать сама!
Кивнула на заключенного, и один из надзирателей подал женщине нож.
– Каждый мой пес носит на себе знак принадлежности мне. Обычно его выжигают, предварительно смазав обезболивающей мазью… Но у тебя будет личная привилегия. Я сама его вырежу на тебе.
Она провела лезвием по груди мужчины, и тот стиснул кулаки.
– Повой для меня, псина. Громко, заливисто. Повой от боли.
– Скулишь только ты, шавка.
Она вырезала на нем пять квадратов в виде цветка. Один посередине и четыре других по бокам. Два вверху и два внизу. Снимала квадратики кожи, и кровь текла по груди заключенного. Он не издал ни звука, только смотрел